Когда французский премьер-министр Гизо спустя полгода узнал о самовольном поступке адмирала, он, естественно, пришел в негодование. Однако вся французская пресса дружно превозносила отважный и подлинно патриотический подвиг Дю Пти-Туара, который, как говорилось в одной из передовиц, «в последнюю минуту вырвал очаровательный, но беззащитный Таити из когтей коварного британского льва, только и знающего, что браконьерствовать в чужих владениях». Разумеется, это привело к тому, что англичане подняли свой голос в защиту таитян, а вернее, своих миссионеров. Тем более что последним теперь угрожали французские католические миссионеры, каковые под охраной французского флота поспешили утвердиться на Маркизах и на островах Гамбье. Пришлось Гизо под давлением общественности с великой неохотой не только наградить адмирала Дю Пти-Туара, но и отправить армию чиновников в новые заморские владения.

Когда таитяне с некоторым опозданием сообразили, что французы намерены остаться, они взялись за оружие. Оружие… Остроги и длинные ножи, да несколько старинных мушкетов — вот и все, чем они располагали. Л потому островитяне мудро прибегли к классической партизанской тактике: скрывались в горах в сердце острова и по ночам совершали набеги на французские гарнизоны. Лишь после трех лет «прочесывания» французским отрядам удалось подавить последний очаг сопротивления. Внучка Помарэ без энтузиазма согласилась и дальше править своим государством, которое на бумаге величалось протекторатом, а на деле с той самой поры управляется французским губернатором.

Вот так и получилось, что Таити, без какого-либо предварительного умысла и без веских оснований, стал в 1842 году французским владением. Часто сменявшие друг друга незадачливые губернаторы быстро убедились, что остров и впрямь, как об этом твердил Гизо, не представлял собой никакой ценности. В отличие от практически всех колоний в Африке, Азии и Америке здесь не было ни золота, ни серебра, ни иных благородных металлов, ни драгоценных камней. Слов нет, благодаря вечно парниковому климату (круглый год около 30 градусов) и обилию дождей все семена и саженцы отменно приживались на таитянской почве, да только почвы было очень мало. Во-первых, сам остров невелик — всего 1000 квадратных километров, а во-вторых, девять десятых этой площади занимают разрушенные эрозией, труднодоступные вулканические вершины, две из которых достигают в высоту более 2 тысяч метров. Так что на прибыльные плантации сахарного тростника, хлопчатника или бобов какао, как в других тропических колониях, здесь рассчитывать не приходилось. Тем более что таитяне не горели желанием променять свое свободное существование на мрачный труд подневольных тружеников.

Таким образом, у французов, задумавших поселиться в колониях, были самые веские причины обходить Таити. Единственными, кто совершал далекое путешествие на этот остров вокруг мыса Горн или мыса Доброй Надежды, были незадачливые рекруты, коим предстояло служить в гарнизоне Папеэте или на борту военного корабля в базирующейся там же эскадре. Срок службы составлял тогда три года, и многие солдаты и матросы обзаводились возлюбленными-таитянками, женились на них и даже оставались на острове, если жены настаивали. Как правило, они жили за счет таитянской родни, но некоторые открывали трактир или бакалейную лавку. Их подраставшие дети обычно вступали в брак с местными, так что каждое новое поколение по языку и быту становилось все более полинезийским. Примеру французов следовали многие отставшие от своих кораблей моряки, преимущественно американцы и скандинавы. Таким образом, на Таити происходила своего рода колонизация изнутри. Аналогичный процесс, хотя и в неизмеримо меньшем масштабе, наблюдался на соседних островах, куда постепенно распространялось французское владычество.