— Сначала надо выяснить, в какие руки имеет смысл давать. Потому что берут все, а помочь могут очень немногие. Елагин говорит, что это нынешняя мода: берут — и охотно, но тут же забывают, что взяли. Дача взятки сама по себе ничего не гарантирует.

— Елагин, Елагин… А ты–то что думаешь?

— А мое положение пока расплывчатое, из оставленных Колькой документов не ясен мой статус. Нужен совет директоров, то–сё. А у меня ни опыта, ни авторитета.

— То есть ты просто остаешься у себя в журнале, и все?

Дир Сергеевич задумчиво выпятил нижнюю губу.

— Кто знает. У Елагина есть подозрение, что в нашей системе есть «крот». Это…

— Да знаю я, смотрела сериалы.

— Поэтому мое значение, как фигуры, заведомо находящейся вне подозрений, близкий родственник все–таки, и не с кухни этого бизнеса, то есть без должностных амбиций, мое значение повышается. Елагин думает, что директора захотят сделать из меня зицпредседателя, а сами начнут прятать свои хвосты, закапывать свои мелкие грешки или искать запасные аэродромчики.

— А не проще им это делать, встав во главе фирмы?

— Нет, Света. Надо тогда, чтобы все встали во главе, семибоярщина, а это невозможно, так составлены документы. Никто из них не захочет дать подняться кому–нибудь другому.

Светлана Владимировна встала, налила кофе и себе, но не взяла с собой к столу.

— Значит, ты, Митя?

— Ты спрашиваешь, как будто угрожаешь?

— Ты мне скажи, ты будешь вызволять Аскольда?

Дир Сергеевич хлопнул себя ладонями по худым коленям.

— Да что с тобой, Света? Ты могла себе представить, что я воспользуюсь ситуацией, тем, что Коляна замуровали в Киеве, и все заграбастать себе? Обобрать брата? Уж поверь мне, если у меня и есть какие–то мысли, то совсем–совсем уж другого рода. Я, может быть, и воспользуюсь ситуацией, но в другом смысле. Аскольдика нашего я им не прощу, уж ты мне поверь, мать моего ребенка. Кстати, Мишка не звонил?

Светлана Владимировна вздохнула и кивнула.

— У него все в порядке. Кембридж — это не Киев.

Дир Сергеевич вздохнул и стал массировать длинными бледными пальцами левой руки глазные яблоки, разгоняя остаточное облачко похмельной тучи.

— Хоть с сыном у меня все в порядке.

Он не видел в этот момент лица своей жены, оно не было похоже на личико Мальвины, пусть и постаревшей.

— А скажи мне, Митя, а что этот Елагин — что за человек, что ему надо?

— Почему ты спрашиваешь?

— Слишком большое место он занимает в этой истории.

Дир Сергеевич убрал пальцы от глаз и откинулся на спинку кресла.

— А черт его знает. Аскольд ему, кажется, доверял. Из фсошников. ушел якобы по идейным соображениям или по моральным… Колян что–то рассказывал. Была жена–американка, уехала недавно, надо понимать — в Америку. У него тоже сын, и тоже на Западе. Если бы я размышлял о предателе, о нем последнем подумал бы.

— То–то и оно.

5

На следующее утро супруги Мозгалевы без всякого совместного кофепития разъехались по рабочим местам. Светлана Владимировна отправилась в район Павелецкого вокзала, где находился частный университет журналистики, где она уже года два возглавляла факультет культурологии. Диру Сергеевичу почему–то было лестно, что его жена — декан, хотя в семейном кругу он над нею подшучивал, говоря, что в древнеримской армии деканом называли старшего в десятке солдат: «Ты десятник, Света!»

Дорожка самого «наследника» лежала в противоположном направлении, в район Олимпийского проспекта. там на втором этаже сталинской коробки располагался офис журнала «Формоза», главным редактором которого года полтора тому назад его сделал Аскольд.