|
- Да так, - сказал он, по-прежнему усмехаясь. - Приехал посмотреть, где чего дают. Желая как-то его уязвить, я спросил, неужели ему не хватает того, что дают в ГУМе. - ГУМ, дружок, - сказал он мне назидательно и цинично, - существует для тех людей, кто невкусно ест, плохо одевается и кого бьют в милиции. Кроме того, там очереди, а я очередей не люблю. Ты не знаешь, где тут кассеты для видео? Я сказал, что не знаю, и спросил, что он здесь делает. - Это неинтересно, - отмахнулся он. - Мелкие интриги. - А я думал, ты занимаешься большой политикой, - сказал я. - Большая политика, - возразил он, - в основном из мелких интриг только и состоит. Мы помолчали. Потом я спросил его, неужели он, такая важная шишка, не боится толкаться здесь в толпе, где может оказаться кто угодно. - Нет, мой милый, не боюсь. Здесь, среди покупателей, есть несколько человек, которые не сводят с меня глаз и берегут мою жизнь больше, чем свою собственную. - Ты имеешь в виду, что здесь есть ваши люди? - спросил я, упирая на слово "ваши". - Ну да, наши и... - Он засмеялся. - И ваши тоже. Слушай, ты куда-нибудь торопишься? - Нет, - сказал я. - А что? - Так, может, нам пойти, трахнуть по кружке пивка? - Несмотря на то что ваши люди за тобой следят, ты не боишься со мной общаться? - Друг мой, - сказал он с некоторой внутренней гордостью. - Уверяю тебя, что общение с тобой мне ничем повредить не может. Но тебе оно тоже ничем не грозит. - А кто тебя знает, - сказал я, желая его обидеть. - Я же не знаю, с каким заданием ты приехал сюда. - С каким бы ни приехал, - сказал он, не обижаясь, - ты можешь не сомневаться, что мокрыми делами я не занимаюсь. Для этого есть другие люди, с которыми я, впрочем, не знаком. Мы сели в мою машину, и я повез его в ту самую пивную в Английском парке, где недавно мы пили с Руди. Сейчас мы тоже заказали по массу. Заказывал Букашев. Я заметил, что он говорит по-немецки хотя и с акцентом, но без всяких ошибок. Официант был в коротких кожаных баварских штанах с застежками под коленями. Выслушав Букашева, он крикнул "Яволь" и побежал исполнять заказ, а Букашев стал меня расспрашивать о моей здешней жизни: как я здесь освоился, с кем общаюсь и говорю ли по- немецки. Я сказал, что мой немецкий гораздо хуже, чем его, но на бытовые темы кое- как объясняюсь. По-прежнему усмехаясь, Букашев заметил, что, как бы ни недоступен был для меня немецкий язык, он все же не труднее якутского, который при ином повороте судьбы мне пришлось бы осваивать. И даже намекнул, что в решении моей судьбы и ему пришлось принять некоторое участие, причем он как раз был против "якутского" варианта. - Другие были за? - спросил я. |
