|
Так примерно выглядит зона прорыва, когда армия уходит вперед, а тылам еще недосуг заняться разборкой лома. Потом дорога расширилась и стала прямой, как стрела, как посадочная полоса - да это и есть посадочная полоса, понял Петер, резервная полоса для тяжелых бомбардировщиков. Хотел бы я знать, на что в такой глуши резервные полосы? Спросить, что ли? Он посмотрел на господина Мархеля. Господин Мархель сидел прямо, придерживаясь за поручень, и всматривался в даль. Профиль его был острый, как бритва, глаза прищурены, а губы медленно шевелились - медленно и торжественно, будто он читал… нет, не молитву… заклинание?..
Именно заклинание. Петеру показалось вдруг, что в лицо брызнуло холодом, а самый свет солнца стал разряженным и призрачным. Тьфу, чертовщина! Ладно, они там, наверху, все на этом деле сдвинутые, но я-то! Я - нормальный, сравнительно разумный человек, вчера вогнавший этого проклятого колдуна в холодный пот - сегодня просто так, без причины, боюсь задать ему вопрос. Именно боюсь. Ну и дела… Но вскоре все стало ясно и без вопросов. По сторонам дороги вдали стали угадываться заводские корпуса, от них шли многочисленные и разнообразные «притоки» к шоссе, по притокам шли машины, и скоро на шоссе стало тесно до безобразия. Навстречу попадались главным образом тягачи с платформами на прицепе; по ходу обогнали несколько таких же, но груженных чем-то тяжелым и громоздким, но чем именно, непонятно - брезент. И вот так, в машинной толчее, в газойлевом чаду, ехали километров сто, попадались регулировочные посты, палаточные городки, много чего попадалось, но Петер утратил способность воспринимать что-либо - на него запах газойля действовал крайне угнетающе. Он не вполне очнулся, даже когда машина затормозила наконец перед свежим, желтеньким еще, щитовым домом, окруженным штабными машинами, сторожевыми вышками и колючей проволокой в два кола; проволока вдруг привлекла его внимание, он не сразу понял чем - потом только дошло, что она блестела этаким синеватым блеском. Хромированная колючка! Оригинально, черт возьми… - Ждите меня здесь, - сказал господин Мархель и пошел к дому. Часовому он предъявил некий документ, и часовой вытянулся в струнку с такой истовостью, будто перед ним был по меньшей мере фельдмаршал. Господин Мархель зачем-то оглянулся на пороге, обвел глазами окружающий мир и вошел внутрь. Петер расслабился. Голова болела, и рыжие круги ползли снизу вверх по внутренней стороне лба. Но посидеть тихо ему не дали: из двери пулей вылетел полковник, подбежал к их машине и потребовал: - Майор Милле, следуйте за мной! И далее уже обычным шагом повел Петера туда, в недра дома, где что? Штаб? Резиденция? Короче, повел - мимо часовых: часовых внешних, часовых внутренних, через просторный предбанник, битком набитый офицерами, - Петер вытянулся на пороге и выбросил вперед правую руку, и эти блестящие офицеры повскакивали с мест и тоже приветствовали его имперским жестом; нет, не фронтовики вы, ребята, и говорить нечего, - ни один фронтовик вскакивать не станет, он приподнимется лениво и отмахнется, как от мухи, - за обитую кожей двойную дверь в кабинет с занавешенной картой на стене, со столом о трех тумбах и бронзовым имперским орлом - пресс-папье такое, что ли? - и трехкоронным генералом по ту сторону стола, и господином Мархелем по правую руку от генерала, и неким полковником в саперной форме (ох, и лицо у этого полковника!), и полковник-адъютант отошел на шаг влево, и Петер четко, без излишнего усердия доложил: - Режиссер-оператор группы кинопрограммы майор Милле по вашему приказанию прибыл, господин генерал! - Вольно, - разрешил генерал, и Петер встал вольно. - Майор еще не в курсе, Йо, - сказал господин Мархель. |
