– Ну ладно, они не запрещают рассказывать о себе, если сам захочешь. Я приехал из Оленьего парка, это на севере Севена. Мой отец – администратор второго класса. Он заведует электростанцией на озере Каско. Он ужасно умный, а я – нет. Моя мать и сестра тоже не гении, но я хуже всех. Сколько у тебя взысканий?

– Восемь.

Флинн присвистнул.

– Восемь! У меня – двадцать три, не считая тех, которые я уже отработал вчера вечером и сегодня утром.

Он глубоко вздохнул.

– Хотел бы я сейчас оказаться дома, в Севене!

– Ты жалеешь, что приехал сюда?

– Еще как! Я никогда сюда не хотел. Я знал, что это не для меня. Я такой простофиля, что меня с семи лет держали дома, никуда не выпускали. Я слишком много болтаю, а если взволнован, то совсем за собой не слежу. Ну и что в этом плохого, если бы я оставался в Оленьем парке? – Он перекатился на живот. – У нас там пять сотен акров земли, обнесенных стеной. В основном лес. Моя мать происходит из семьи Вильямсов, она получила Олений парк в наследство. Другого такого места просто на свете нет. В озере водятся окуни и форель, а в лесу – сурки, белки и, само собой, олени. Но мы на них не охотимся. Они ручные.

– Ты охотился?! – поразился Артур.

– А как же! А ты – нет? Из какой семьи ты происходишь, я забыл?

– Моя фамилия Ридлер. Я… я был потребителем, пока не пошел работать в Магазин.

– А, тогда понятно. Я до сих пор никогда не встречал потребителей. У нас в Оленьем парке даже слуг нет – из‑за меня. Только семья и мой учитель. Да еще каждое лето приезжает толпа иммунных ребят. – Он потряс головой, словно отгоняя воспоминания. – Хотел бы я быть там! Я говорил отцу, что это не для меня, но он чудной. Все повторял, что я могу сделать все, если хорошенько сосредоточусь. Дядя Зиг пытался с ним спорить, но отец только вышел из себя и накричал на него.

Флинн снова застонал и уселся на кровати.

– Все тело болит. Я до сих пор никогда не таскал мебель.

– Так здесь отрабатывают взыскания?

– Ты делаешь все, что тебе велят. В основном таскаешь мебель, это точно. Все третьекурсники переселяются в комнаты четвертого курса, и на это уходит уйма взысканий.

– А кто ведет счет взысканиям?

– Ты сам. Но если соврешь… Гром и молния! – у Флинна был подавленный вид. – Сегодня утром один старшекурсник меня спросили, сколько у меня взысканий. У меня было шестнадцать, но я решил приврать, и сказал «два». По‑моему, он мне не поверил. Он отвел меня к проктору, и – шарах! – десятью взысканиями больше.

Артур смотрел на него и не знал, сочувствовать или смеяться.

– Ну, если ты провалишься, они отошлют тебя домой. Ты ведь этого и хочешь?

– Нет. – Флинн покачал головой. – Мой отец сказал, что это очень серьезно. Как в воду бросают – выплывешь или утонешь. Сделают из меня дворника, или что‑нибудь еще…

Он посмотрел на Артура и вздрогнул.

– Слушай, забыл тебе сказать! Лучше застели кровать – это одно из правил…

Артур вскочил с места. Его взгляд упал на раскрытую страницу брошюры, где черным по белому значилось: «Кровати новичков должны быть аккуратно застелены от 7:00 до отбоя».

– А где взять постельное белье?

Прежде чем Флинн успел ответить, в коридоре появился какой‑то студент в горчичном балахоне. Он прошел было мимо двери, потом вернулся и вошел в комнату. Флинн дернулся, как будто хотел спрятаться, потом опомнился и встал с кровати, неестественно выпрямившись.

Артур тоже подтянулся. («Новички должны стоять по стойке „смирно“ в присутствии преподавателей или старшекурсников, пока им не разрешат сесть».