Сам я снимал квартиру на Двенадцатой улице. Каждое утро отправлялся туда, садился к письменному столу, писал, рвал написанное и заодно — напоминания об уплате алиментов и счета за судебные издержки. Спускаясь от Сьюзен в лифте с девятого этажа секции «Д», я здоровался со школьниками, которых миссис Макколл водила по выходным в планетарий и на собачьи выставки, и с их папашами, преуспевающими бизнесменами, чье летнее одиночество ей доводилось скрашивать. «А сам-то зачем принес свое одиночество сюда?» — беззвучно спрашивал себя писатель Питер Тернопол. Что, собственно говоря, я здесь делаю? Проходя мимо швейцара, который всегда вежливо приподнимал шляпу, приветствуя гостя миссис Макколл, но, не располагая достаточными данными о состоянии его кошелька, никогда даже не предпринимал попытки поймать такси, я вновь и вновь вспоминал предостережения брата. Моррис позвонил поговорить о Сьюзен сразу же после нашего к ним визита. Ребята, познакомьтесь, это миссис Маккколл. Голос Мо в телефонной трубке звучал одновременно взволнованно и раздраженно. Брат и не собирался сдерживаться.

— Морин номер два, Пеп?

— При чем здесь Морин?

— Серые глаза и «изячная» фигурка совсем тебя заморочили, парень. Была люмпенша, теперь аристократка. Тоже мне, Малиновский с Манхэттена. Профессор эротической антропологии. Завязывай с этой дамочкой, Пеп, не то опять сядешь в лужу.

— Держал бы ты свои советы при себе.

— Не удерживаются. Не хочу через год увидеть тебя по уши в дерьме.

— Успокойся, на этот раз все будет в порядке.

— Знаем мы твой порядок.

— А я знаю, что делаю.

— Если ты знаешь, что это за женщина, так что же ты делаешь? Кстати, как относится к твоим художествам доктор Шпильфогель? Неужто молча берет двадцать баксов за визит и спокойно позволяет пациенту идти ко дну?

— Мо, да пойми ты, она не Морин!

— Ты купился на ножки, придурок, на ножки и задницу!

— Чепуха.

— Ах, чепуха? Значит, тебя потряс ее бездонный интеллект? Заворожили энциклопедические познания? Что молчишь, язык проглотил? Господи Иисусе! Беги от этой смазливой психованной Психеи. Приходи к нам обедать, приходи каждый день, приходи в чувство!

Но я продолжал приходить не к Мо, а к Сьюзен. Я приходил с какой-нибудь книжкой для послеобеденного чтения у камина; я приходил не в чувство, а в дом, где меня ждали тушеное мясо под белым соусом, ванна и постель.

Прошли первые месяцы. Однажды ночью я спросил: «Почему бы тебе не окончить все-таки колледж?»

— О, это совершенно невозможно!

— Почему?

— Мне не до того.

— Но ты же все время бездельничаешь!

— Я — бездельничаю? Странно такое слышать.

— Сьюзен, вернись в колледж.

— У меня правда нет на это времени. Ты же сам сказал, что хотел бы попробовать вишневого желе!

Несколько недель спустя.

— Прости, но я должен тебя кое о чем спросить.

— Да?

— Почему ты не двигаешься в постели?

— Тебе бывает тесно?

— Я не то имею в виду. Почему ты не двигаешься подо мной?

— А, ты об этом.