|
Запомните этот день — 7 апреля 2001 года». «Не разговаривать!» — подошёл угрожающий долговязый. К ночи нас привезли в Изолятор Временного Содержания в Усть-Коксе. Я взял из сумки две пачки сигарет и меня повели в камеру. Там сидели два косоглазеньких полурусских пацана: Лёха и Сашка. Я выдал им пачку сигарет. На возвышении находились двуярусные деревянные нары, постланные на железный остов, дубок в углу, металлическая лавка. В противоположном углу — ведро, покрытое тряпкой. Сашка был конокрад. Лёха рисовал, Сашка спал, а я продиктовал Лёхе текст песни «Окурочек». (Про окурочек в красной помаде. Если Алешковсий был рядом, он бы возрадовался). Затем я лёг к стене, укрылся своим бывалым тулупчиком и уснул. Лёха рисовал, тусовался, затем уснул рядом. Утром выяснилось, через уборщика, бывалый з/к Бахур наладил связь,что наших всю ночь допрашивали, угрожали, били, приставляли пистолет к виску, вкладывали в карманы патроны, требовали дать показания на меня. Сознаться, чтомы планировали захват казахской территории вооружённым путём. Через некоторе время меня вызвали с вещами. Я простился с сокамерниками. Их должны были везти в тюрьму с арабским названием ближе к Монголии. Я знал что меня повезут на Запад. Всех нас восьмерых построили во дворе. Шестерых отпустили, я отдал им все русские деньги, оставшиеся в наличии. Двоих, меня и Сергея Аксёнова повезли через Алтай в УАЗике под дулами трёх конвоиров, постоянно сменяющихся. Впереди шли военные автомобили, в одном из них господа офицеры. Я и Сергей в наручниках. Мы так долго и безалаберно ехали в диких горах, что я засомневался: «А не везут ли они нас в Казахстан? Или сейчас остановят УАЗик и шлёпнут у края обрыва». В безумии спецслужб я уже не сомневался. Нет. Они привезли нас на базу ФСБ в Горно-Алтайске. В ИВС сдавать не стали, за недостатком времени накормили холодными пельменями в бумажной тарелке. Дали печенье и чая. Следователь майор Шафаров впервые допросил меня и Сергея Аксёнова. В конце протокола я приписал, что фактическое задержание произошло на 1,5 суток раньше, в 7 часов утра 7 апреля. К ночи нас загрузили в два автомобиля. На одном — рядом с шофёром — сел подполковник Кузнецов (голос и манера выражаться как у Сергея Жарикова, некогда лидера группы ДК) на заднем сидении между капитаном Кондратьевым и барнаульским ментом посадили меня. В другой машине на переднее сидение уселся Эдуард Вадимович, не в себе от выпитого, Сергей Аксёнов находился сзади между майором Шафаровым и кем-то ещё. Двинулись. Когда выяснилось, что в нашей машине плохо работает магнитофон, Кузнецов ругаясь, остановил машины, и мы поменялись. По дороге Эдуард Вадимович выходил блевать, точнее друзья выводили его. Кузнецов хотел, чтобы я послушал их хиты. «Глеб Жеглов и Володя Шарапов» и «ЧеКа». Жирофары крутились, машины на дороге прижимались к обочине. «Ну как?» — спросил Кузнецов. «Жанр гебешной попсы»,сказал я. «Ваши zoldaten, те гоняют откровенный блатняк, Круга слушают, искажённого до неузнаваемости.» «Ну попса не попса, что есть...» — сказал Кузнецов. «Видите как мы вас везём?! По высшему классу как государственных преступников. Когда вы ещё так вот.» Дадим вам лет десять или пятнадцать, если выйдите, то никого уже не будет, ни партии, ни девушек. «Ведь мы даже знаем с кем ты спишь». «Не сомневаюсь»,сказал я. «Мы многое многое о тебе знаем»,продолжал Кузнецов — и о твоих ребятишках. Скажем прямо, у чеченцев народ покрепче, кого ты только набрал. Этот из Новосибирска...Просто лох, мужик дурной...» «Печник», сказал я. «И печниками не брезгуем. Для всех работа найдётся. А с чеченами мы не соревнуемся. Нам до них далеко...» «Да, давно я ждал этого разговора. |
