|
Как только во главе избирательного объединения «Спас» стал Баркашов Александр Петрович — тут решили валить «Спас». Ну ясно, что у «Спаса» не было никаких региональных отделений, или были две-три. Давиденко сам просил меня дать ему моих людей в регионах в случае если будет проверка «спаса» позаимствовать. Я дал. Однако до этого не дошло. Дело в том, что я не смог с ним столковаться. Баркашов хотел наши (наших бизнесменов) 84 тысячи, а за это давал мне пятое (вне ведущей тройки) место и ещё одно за пределами первых 12 мест которые приносят партии 5% проголосовавших за неё избирателей. На таких условиях наши бизнесменам (на самом деле остался один) денег нам давать не хотели. Они сами хотели в депутаты. И я не хотел идти пятым, я хотел войти в первую тройку. Ибо верил что моя фамилия в избирательном бюллетене принесёт реальные 3%, а то и все5%. Трезво оценивая свои возможности кроме этого попав в первую тройку (а первые три фамилии должны стоять в бюллетене), хотя бы засветить нашу партию, нашу организацию. Потому что было сильнейшая возможность, что нас завалят. Баркашов изгнал из «Спаса» все зарегистрированные организации, увеличив тем самым возможности правительства расправиться со «спасом», — ну и закономерно, что регистрацию «Спаса» аннулировали. Одновременно, правительство создавало мёртвые чиновничьи партии «Единство» и «Отечество». Моему возмущению этому произволу и беззаконию нет пределов. Происходит отвратительное попрание всех возможных политических свобод. А нравится или не нравится Баркашов или Примаков или Шойгу это уже другая история. Мне лично неприятны все трое. По-разному, но неприятны. Состав Новой Думы оказался возмутительно плоским. Послушным власти, поганым, не блистательным. Наконец 29 января 2000 года закончилась у ворот 3-й пересыльной тюрьмы в Москве Севастопольская эпопея. Родители наших национал-большевиков были к этому времени настолько взвинчены, психопатичны и враждебны к партии и ко мне лично, что намеревались даже утаить от партии день выхода наших товарищей на свободу. Рано утром, около семи в моей квартире раздались несколько телефонных звонков от «солдатских матерей» как я их стал называть за глаза. «Вы ни в коем случае не должны туда приезжать!» кричала мать Саши Дьяконова. Два её сына были членами партии. Сашка сидел в Севастополе, Стас позднее задержался в связи с нападением на посольства в Москве. Даже лояльная ко мне и к партии мать Кирилла Охапкина и та позвонила и просила не приходить, не устраивать манифестаций, так как «родители боятся что увидев манифестацию, увидев встречающих, их детей оставят в тюрьме». Мы не стали созывать всю парторганизацию к 3-й пересылке. Но всё же человек 40-50 ребят собрались. Чёрной цепочкой мы вышли из автобуса на конечной остановке среди заводских заметённых снегом заборов и направились к пересылке. Матери в шубейках и пальто, в сапогах, с сумками уже были там. Женщины неприязненно смотрели на меня. Таким же взглядом помню моя мать смотрела на Саню Красного, считая что он увёл у неё сына. На самом деле я сам лип к сане и его товарищам — старшим ребятам. Матерям было не понять, что в партии и возле меня ребята ищут того, чего у них нет дома, — прикосновения к Большому делу, к Истории, к политике, выхода из замкнутого пространства семьи. Семья изнуряла и принижала их, партия — возвышала. Одна из женщин подошла ко мне. По-моему она была даже не матерью, но подругой «солдатской матери». «Вы же шизофреник!» — сказала она. «Вы же безумны, и стараетесь заразить своим безумием наших сыновей.» «Не обращайте внимания» сказала мать Толи Тишина, не по сыну молодая, с книжкой в руках. «Не ведают что творят» Вышел из ворот широкоплечий, в шапке, в гражданском пальто начальник пересылки, пожал мне руку. |
