— Всё, государь, светик небесный, — закивал монах, и его глаза явственно увлажнились. — Сподобил Господь тебя увидать, уж не увижу больше, где мне до райских палат, а тебе-то отныне и довеку — сиять там, где и надлежит светилу…

Сэдрик сунул в рюкзак изрядно опустевшую аптечку. Эральд жестом подозвал старуху и шепнул:

— Тётушка, если Валиен начнёт нести всю эту ахинею про государя и свет небесный при посторонних, вы ведь знаете, что сказать?

— Истинно, — шепнула старуха в ответ. — Племянник это мой, монах-расстрига, пытанный, ума лишился, заговаривается.

— Пойдём, — сказал Эральд Сэдрику, и тот с готовностью вышел за дверь. — Спасибо вам, мессир Валиен, — сказал Эральд. — И вам, тётушка. Прощайте, Ренна, выздоравливайте. Счастливо, дети.

Мона подбежала, порывисто обняла на уровне колен, отпустила, страшно смутилась и спряталась за печь. Старуха вытерла глаза грязным рукавом. Монах всхлипнул и что-то пробормотал. Эральд торопливо вышел вслед за Сэдриком.

Мягкий, сырой, оттепельный день моросил водяной пылью. Мир был сер, мутен и тосклив, как чёрно-белая фотография в старой газете. Уцелевшие жители деревни проснулись, услышали лошадь, и, предчувствуя новости, выбрались из изб якобы заниматься домашними делами во дворах; истощённые и бледные, одетые в фантастические обноски, они нисколько не напоминали Эральду средневековых крестьян из учебника. Скорее, эти человеческие тени выглядели тенями недавних земных войн.

Ад — межмировое понятие, подумал Эральд. Ад стирает разницу между местами и временами. Если на какую-то местность вдруг пало такое проклятие, её население, видимо, проваливается в тёмное и голодное безвременье — и не важно, используют ли в этой местности антибиотики и расщепляют ли атом.

А Святая Земля не похожа на средневековую страну из хрестоматий, хоть убей.

Эральд шёл по деревне, чувствовал на себе сосредоточенные взгляды, но у него не было ощущения, что поселяне готовы облизать его, как мороженое. Они что-то чувствовали — безусловно, но и в них чувствовалась неожиданная сдержанность, которой Эральду так не хватало в другое время и в другом мире…

Как ни странно, Эральду казалось, что они с Сэдриком в безопасности или почти в безопасности. Куда в большей, чем в том же монастыре, например.

— Пойдём напрямик через лес, — сказал Сэдрик. — Если из города едут, то по дороге.

— Хорошо, — отозвался Эральд. — Вот так и уверуешь в Божий промысел… нам с тобой нужно в столицу — и что-то только что в спину не толкает, чтобы быстрее шевелились.

— Божий! — фыркнул Сэдрик. — Скажешь тоже. Знаем мы, чьи тут делишки! Эх, государь, государь, а я ведь теперь паршивый спутник для тебя…

Эральд остановился.

— Что ты! Почему?!

— А потому что точно знаю: Марбелл донюхался до меня, а тебя чует, если чует, исключительно моим чутьём, — в тоне Сэдрика слышалось настоящее отчаяние. — Где-то я сглупил, промахнулся. Не знаю, где — дурак я. И как поправить — не знаю.

— Не уверен, — возразил Эральд. — Может, на нас с тобой донесли монахи. А тут ещё Валиен с его припадками и проповедями, тоже, кажется, способный учуять мой дар за много километров… Просто обстоятельства так сложились. Я только одного не могу понять: зачем Марбеллу пытаться нам помочь, да ещё и так? Мне казалось, что Марбелл должен быть законченным мерзавцем, а он предупреждает нас, да ещё выпустив из застенка невинного и несчастного человека…

— Эх, государь, — Сэдрик махнул здоровой рукой.