|
Сережа этого паренька в аэропорт отвез, а я деньги соседу сразу отнесла. Уж как он был рад! Сына прооперировали, все хорошо. Я на другой день хотела в Третьяковку звонить, но Сереженька меня отговорил. Сказал: «Мать, у тебя через неделю юбилей, готовиться надо. Как отпразднуем – звони». Вот, мне сегодня восемьдесят пять и стукнуло. Вечером гости соберутся, завтра отдохну, а потом уже звонить буду. Ну суета начнется! – Лицо у нее засияло гордостью, а потом вдруг помрачнело. – Только Сережа мне все твердил, что этот Орлов наверняка решит картину свистнуть. Он знает, сколько она стоит, вот и умыкнет. Я ему не поверила. И вдруг захожу, а тут ты. И говоришь, не он тебя прислал? Я с ума-то еще не сошла! Сережа мне сказал про картину пока не болтать, так что никто, кроме этого московского, не знает, что она ценная. И что мне теперь с тобой делать?
Паша прислонился спиной к дивану, не вставая с пола. То, о чем он подумал, было так ужасно, но так похоже на правду, что стоило этой мысли закрасться в голову, как она отравила все вокруг. Серов – один из самых дорогих русских художников. Отец нашел что-то очень ценное там, где никто не стал бы искать. Он мог бы перепродать картину за огромные деньги, а они уплыли у него из рук. Что, если он правда решил ее украсть? Паше показалось, что невидимая рука держит его за горло и пытается задушить. Через недельку отец объявился бы как ни в чем не бывало, только с миллионами на счете. Даже если бы старушка заявила в полицию, нет доказательств, что пропавшая картина была работой Серова. И никто бы не доказал, что именно Пашин отец ее украл. Мало ли кто может в горах ограбить дом! Может, отец выключил телефон, чтобы никто не мог отследить, где он. Может, не хотел объявляться, пока не закончит. Но, в любом случае, это была единственная версия, которая все объясняла. Отец ведь готов был прибрать картину к рукам, заплатив старушке жалкие двести тысяч и не сказав, что она стоит в сотни раз дороже. Он и раньше так делал, но Паше только сейчас пришло в голову, что от такого поступка до кражи – один шаг. Он вдохнул глубже, но воздух не проходил в легкие. Ему казалось, что внутри него что-то, по силе равное ядерному взрыву, разнесло все на куски, а никто даже не заметил. – Мам! – вдруг крикнул издалека мужской голос. – Мы тут, открывай ворота! – Сережа с Варей приехали, к гостям будем готовиться. Погоди тут. Не знаю, что с тобой делать, пусть Сережа разберется, – старушка поднялась и зашаркала к двери. Паша остался сидеть, не двигаясь. За последнюю неделю он столько раз убегал, а теперь ему было все равно. За окном послышались шаги, взволнованные голоса, потом заскрипели половицы, и в комнату влетели двое: мужчина и девочка. Паша вяло поднял голову и посмотрел на них. Девочка – очевидно, та самая Варя, у которой голова как у академика, – уставилась на него с каким-то презрительным удивлением. Будто не могла поверить, как можно быть настолько тупым, чтобы не сбежать. На академика она была совсем не похожа – скорее на сердитую диснеевскую принцессу. Мужчине было лет пятьдесят, и две вещи о нем можно было сказать сразу. Во-первых, он часто ходил в качалку и, судя по обтягивающей майке, хотел, чтобы все это заметили. Во-вторых, он был из тех, кого всегда слушаются. Люди с таким взглядом, наверное, становятся директорами школ или армейскими генералами. Он подскочил к Паше, схватил его за локоть, поставил на ноги, и на секунду Паше показалось, что он сейчас ударит его по лицу. Но Сереженька только встряхнул его и процедил: – Ах ты паршивец. Какой папаша, такой и сынок. Пожилого человека обокрасть хотел? Совести нет? Каждую фразу он сопровождал встряхиванием, и от боли Паша немного пришел в себя. Пальцы вдавливались ему в руку, будто хотели промять ее насквозь, как пластилин. |
