|
Но он остановился. Сначала Франсуа казалось, что его удержала от этого шага мысль о матери и сестре, которые могли не перенести его ухода. Во всяком случае, мать точно не пережила бы. Насчет Сильвии он сомневался, ибо она была сильно увлечена неким молодым человеком, служившим в корпусе Чрезвычайных сил ООН, который, к немалому отчаянию Робера, отговорил ее от решения делать карьеру в области моды и, ко всему прочему, предлагал какие то совсем безумные проекты. Из всего этого Франсуа заключил – и сказал об этом Жоао, – что не прыгнул в окно и не бросился под поезд (для безрукого человека это раз плюнуть), не отравился и не вскрыл вены (но тут нужен хотя бы минимальный навык) по внутренней, неясной ему самому причине – впрочем, это вполне мог быть просто страх смерти.
– Ты ведь жив, Жоао. – Мария не вернется… – Вполне возможно. – Тогда на кой мне вообще что то делать? – Ты же не покончил с собой из за этого. Значит, тебе не все равно, дурень! И Франсуа рассказывает ему о соревнованиях в Риме, состоявшихся в конце сентября. Он преподносит это как красивую сказку, которой пытаются развеселить ребенка. И это не так уж и трудно, потому что турнир в Риме – действительно красивая история, и уж точно настоящая. Там, в Риме, к соревнованиям допускались лишь те, у кого поврежден мозг, как у тебя, Жоао. Эти игры обычно проводят в Стоке, в Англии, а Сток – настоящая Мекка для спортсменов инвалидов. – Мозг? – Ну, в смысле, спинной. Я хотел бы поучаствовать, но ампутантов туда не допускают. Представь себе, Жоао, – продолжает Франсуа (кстати, его рассказ – единственное свидетельство, так как все архивы были уничтожены при пожаре), – двадцать одна страна участник, триста двадцать восемь спортсменов, семь бассейнов – я все, конечно, понимаю, но целых семь! А один так просто обсажен розовыми кустами! В другом бассейне стены обиты кожей, а для подъема на трамплин используется лифт. И повсюду дорожки, вымощенные плиткой, и фонтаны, и газоны, засеянные специальной травой, которая не выгорает на солнце – ее привезли из Новой Зеландии; двадцать семь километров подземных коммуникаций, а площадь олимпийской деревни аж тридцать гектаров! Мне об этом наши парни рассказывали, когда вернулись. Самому молодому было всего десять с половиной лет. Он завоевал золото на дистанции в двадцать пять метров кролем – тридцать шесть секунд; и серебро на той же дистанции на спине – сорок секунд. Я понимаю, тебе это ни о чем не говорит, но все же – золотая медаль! Как это звучит! – Для инвалида? – Для спортсмена, Жоао! – Участники сборной были лучшими из лучших. Из лучших! И их готовили в специализированных центрах. – Но они же не спортсмены, а просто калеки. – Я бы попросил не выражаться. – Ну ладно. И наши что то выиграли? – Да уж выиграли! Три золота, три серебра и одна бронза. – Да всем пофиг! – Зато в Содружество уже вступили более шестисот новых членов! – Ну, это только вам и может быть интересно. Лучше скажи, а другие страны что? – Итальянцы взяли восемьдесят медалей, англичане – пятьдесят пять. – Хо хо хо, вот вы слабаки! – Ну, знаешь, мы только начали. Через четыре года будет лучше. В шестьдесят четвертом состоятся игры в Токио, и мы сможем достойно подготовиться. Тебе разве не хотелось бы поучаствовать? – В чем еще? – В Олимпийских играх. Жоао не может сдержать смеха: – Вот тебя занесло! – Я спросил, хотелось бы тебе этого? – Да, разумеется. А еще слетать на Луну, выиграть в лотерею и трахнуть Марию. – Жоао, я серьезно с тобой разговариваю! – Слушай, это очень мило с твоей стороны, что ты возишься со мной. |
