|
«Сын мой! — сказал тогда достойный дворянин. — Конь этот увидел свет в доме вашего отца тринадцать лет назад и все эти годы служил нашему семейству верой и правдой. Не продавайте его ни при каких обстоятельствах, дайте ему умереть в почете и старости и, если вам придется пуститься на нем в поход, щадите его…» Всякий почтительный сын должен свято исполнять отцовские наставления, — но д'Артаньян вынужден был признать про себя, что его отец, отроду не бывавший в Париже, будем откровенны, плохо представлял себе тот мир, куда отправил сына. Пуститься в поход на заслуженном четвероногом ветеране необычного цвета было вещью прямо-таки невозможной — а скудные средства д'Артаньяна никак не позволяли обеспечить мерину не то что «почет и покой», но мало- мальски сытое существование… Так что с тяжестью в сердце, но пришлось отступить от иных родительских наставлений… Следующим шагом д'Артаньяна стало то, что он отправил Планше подыскать подходящую, но недорогую квартиру, а сам тем временем ещё более уменьшил свои скудные капиталы, приобретя фетровую шляпу вместо потрепанного берега с огрызком пера, с намерением придать себе более парижский вид. Все эти усилия, с радостью отметил он двумя часами позже, принесли плоды — когда Планше вернулся и они направились в Париж через Сен-Антуанские ворота, ни уличные мальчишки, ни великовозрастная праздная чернь, наполнявшая улицы, не проявили к нашему гасконцу особого интереса, и он понял, что может, в общем, сойти за парижанина. — Мне вот что пришло в голову, сударь, — сказал Планше, прилежно шагавший сзади, как и положено воспитанному слуге. — А не продать ли мне этого самого мула? Негоже как-то на нем разъезжать, когда хозяин идет пешком… — Ну, ты на нем не разъезжаешь, а ведешь в поводу, — подумав, заключил д'Артаньян. — А во-вторых, могу тебя заверить, что пешком я намерен ходить недолго. Какой-нибудь счастливый случай да подвернется, Планше, уж точно подвернется… Долго ещё нам идти? — Не особенно, сударь, почти уже и пришли. Это место, как говорят, именуется Сен-Жерменским предместьем, а это вот — улица Старой Голубятни. Между прочим, дом господина де Тревиля, как я узнал, на этой же улице, совсем неподалеку… «Быть может, это доброе предзнаменование? — подумал д'Артаньян. — Что же, всякое почти что событие может нести двойное толкование. Либо удастся найти опору и протекцию у капитана королевских мушкетеров, либо мне придется бродить слишком долго, чтобы отыскать господ Атоса и Портоса, с которыми есть ещё о чем поговорить…» Потом эти мысли вылетели у него из головы, потому что вышедшая ему навстречу хозяйка означенных меблированных комнат отнюдь не подходила под тот сложившийся в уме гасконца образ пожилой и костлявой супруги парижского буржуа, занятой выжиманием денег из тех, кто имел неосторожность задержаться под её кровом… Прежде всего, эта исключительно прелестная молодая женщина была старше д'Артаньяна всего-то на четыре или пять лет, а её темно-русые волосы, выразительные серые глаза и гибкий стан, затянутый в зеленое домашнее платье, могли бы привлечь и человека, имевшего гораздо более богатый опыт сердечных историй, нежели наш юный гасконец… Посему вряд ли стоит упрекать юношу за то, что воспоминания о синеглазой миледи и кареглазой герцогине моментально улетучились, по крайней мере, на время. |
