Пистоль, собственно говоря, был испанской золотой монетой, но
имел хождение в нескольких европейских государствах, в том числе и
во Франции. Луидор, как явствует из названия (луи д'ор — золото
Людовика) также был золотым. Из золота до 1641 г чеканилось и экю.
Ливр был серебряным, прочие монеты — медными (хотя су иногда
изготовлялось из железа). ]. Матушка, правда, ещё втихомолку
спорола новенький галун с парадного камзола супруга и, увязав его
в узелок, украдкой сунула сыну — а отец вручил ему свою
собственную шпагу.
В чем не было недостатка, так это в благословениях и
напутствиях, благо запас и того, и другого неиссякаем, поскольку
не зависит от материальных причин. Однако, кроме высокопарных
слов, наш молодой человек получил в дорогу ещё и два
рекомендательных письма — одно было написано его отцом к господину
де Тревилю, другое добрым соседом к господину де Кавуа, капитану
гвардейцев кардинала. Опрометчивым было бы ждать от этих писем
слишком многого: известно, что достигшие высокого положения люди
склонны забывать вообще о существовании в их прошлом друзей юности
и былых соседей, — но все же некоторое подспорье имелось…
Таким вот образом наш герой и вступил в городок Менг — сжегши
за собой все мосты подобно герою древнегреческой (или
древнеримской, быть может, д'Артаньян не силен был в подобных
ученых материях) мифологии, с десятью экю в кармане и отцовской
шпагой на боку, не покидавшей ещё ножен за время путешествия. За
его спиной горожане ухмылялись во весь рот — но перед собой
д'Артаньян видел лишь деланно-постные физиономии, ибо осторожность
брала верх над веселостью повсюду, куда бы ни направлял юноша
своего заслуженного Росинанта. И все же, будучи человеком
неглупым, он прекрасно понимал, какое впечатление производит его
мерин. Он охотнее всего миновал бы Менг без остановок и направился
прямиком в Париж, где рассчитывал избавиться, наконец, от желтого
Буцефала (вопреки отцовским напутствиям никогда не продавать
славного боевого коня и дать ему в почете и холе умереть от
старости), но хорошо понимал, что четвероногому старцу требуется
отдых.
Призывно распахнутые ворота гостиницы «Вольный мельник» были
совсем близко, но физиономии праздно торчавших здесь же слуг и
горожан показались д'Артаньяну чересчур уж невозмутимыми — и он
твердо решил проехать мимо в сторону другого постоялого двора,
расположенного, как он уже знал, на выезде из городка.
Однако именно тогда произошло одно из тех малозначительных на
первый взгляд событий, которые, тем не менее, способны оказывать
на людские судьбы (и даже судьбы династий и держав)
поразительнейшее влияние…
Согласно тогдашней архитектурной моде, здание было окружено
открытыми галереями на испанский манер, и на первом этаже, положив
узкую ладонь на резную балясину потемневших от времени перил,
стояла молодая женщина дет двадцати — двадцати двух, чья красота
была совершенно необычна для южных провинций Франции, где
д'Артаньян прожил безвыездно всю свою сознательную жизнь…
Это была, безусловно, знатная дама, чуть бледная, со
спускавшимися до плеч длинными светлыми локонами, большими
cnksa{lh глазами и розовыми губками, прекрасная, как пламя.
Юный возраст д'Артаньяна делал его крайне чувствительным ко
всем женщинам, лишь бы они были молоды и красивы. Это
обстоятельство, равно как и необычная для Гаскони красота
незнакомки, послужило причиной того, что юноша моментально натянул
поводья. |