Он не медлил и не собирался никого щадить. Уже через
несколько мгновений он, слыша слева ожесточенный звон клинков,
сделал отчаянный выпад и пронзил горло противнику. Прохрипев какое-
то английское ругательство, тот, корчась, рухнул на мощенный
булыжником двор и испустил дух.
Д'Артаньян оглянулся. Каюзак теснил своего противника к
крыльцу. На левом предплечье великана расплывалось кровавое пятно,
но он уверенно действовал здоровой рукой, пренебрегая раной. Очень
быстро его враг оказался прижат к стене, а там и насажен на
рапиру, как бабочка на иглу…
— Нужно спешить, — переводя дух, сказал д'Артаньян. — Те двое
где-то внутри…
— Мерзавцы! Еретики! Святотатцы!
Это вопила, наступая на них, монахиня-маританка в полном
облачении, ещё нестарая женщина лет сорока, довольно миловидная, с
сытым, отнюдь не аскетическим властным лицом.
— Убирайтесь отсюда немедленно! — выкрикнула она, вынужденная
остановиться, когда д'Артаньян без церемоний преградил ей дорогу
обнаженной шпагой. — Как вы посмели, безбожники, осквернять своими
рожами женскую обитель?
— А вот эти, значит, её не оскверняли? — усмехнулся
д'Артаньян, кивком указывая на два неподвижных тела несомненно
мужского пола. — Наоборот, придавали святости? Интересные
порядочки в вашем заведении, мать аббатиса!
— Как ты смеешь? Я вас обоих прокляну и отлучу от церкви…
— А ну-ка захлопни клюв, старая ворона! — крикнул гасконец
уже без всякого почтения. — Не плети тут сказочки доброму
католику! Нет у тебя права отлучать от церкви, а что до проклятия,
то я знаю одно духовное лицо, чьи проклятия не в пример грознее. И
зовут его — кардинал Ришелье. Уж если он тебя проклянет, святоша
мнимая, для тебя наступят поистине унылые деньки! Ну что
вытаращилась? Служба кардинала! Где девушка, которую вы тут
держите взаперти? Ты хоть знаешь, святая стерва, что участвовала в
похищении одной из вернейших сподвижниц кардинала? — Он взмахнул
шпагой у неё перед носом. — Да я тебя насквозь проткну,
интриганка! Или кардинал, лишив тебя сана, прикажет разорвать
лошадьми на Гревской площади за такие выходки! Люди и познатнее
тебя теряли головы!
Он был страшен в гневе, и аббатиса, помертвев, замолчала,
лишь мелко-мелко крестилась, шепотом поминая царя Давида и всю
кротость его.
— Мы с тобой не шутим, ханжа чертова! — загремел
окровавленный Каюзак. — Я тебе самолично поджарю пятки на твоей же
поварне! Где девушка? Отвечай живее, а то намотаю твои патлы на
кулак и вертеть буду по всему двору!
И он протянул к ней ручищу, покрытую своей и чужой кровью,
бесцеремонно сорвал с головы чепец, вцепился в аккуратную
прическу.
— Помилуйте, господа! — вскрикнула аббатиса, не без оснований
подозревавшая, что пришел её смертный час. — Что бы вам сразу
сказать, от кого вы прибыли… Все мы тут верные слуги…
— Веди, стерва! — рявкнул Каюзак, прямо-таки забрасывая её в
дверь.
Хныча и причитая, аббатиса резво трусила впереди, показывая
им дорогу на второй этаж. По всему зданию послышались испуганные
визги и охи, но гвардейцы, не обращая внимания на перепуганных
монахинь, взбежали по лестнице, устремились по длинному коридору. |