Я вздохнул.

— Однако, Пьер, согласитесь, анализ результативен. Амару отличаются от урку. Ведь правда? Значит, не только маркеры, но и другие, еще неизвестные нам, точечные изменения генома… впрочем, я не генетик, просто интересовался этим.

— Я тоже не биолог. Действительно, нет смысла разбираться, и действительно — амару другие. Но ведь можно предположить, что это — следствие воспитания. Секта! Посмотрите на любых сектантов — они тоже отличаются от других.

Я посмотрел Барту в глаза.

— Пьер… вы излагаете сейчас гипотезу ОПБ. Официальную гипотезу. Я поддерживаю ее и везде говорю именно так. Но с вами я хочу быть откровенным. Если взять маленького ребенка сектанта и воспитать в нормальной семье — он ничем не будет отличаться от нормальных людей. У амару другая ситуация. Они рождаются среди обычных людей — и с детства чувствуют колоссальное отличие от других. Обычно эти дети не умеют защитить себя и занять позицию лидера. Ну что я вам рассказываю… думаю, вы знаете это сами. Это не воспитание. Это генетическая предрасположенность. Она есть, это знает каждый собаковод — вы можете овчарку научить вцепляться в горло противнику, смело вступая в бой — но пуделя вы не научите этому никогда. Кстати, и волка — другой вид — нельзя научить нападать на человека по команде, волки, как ни странно, слишком трусливы для этого.

Есть аналогичное различие и между людьми. Другой это вид, другая порода или еще что-то — какая нам, практикам, разница? Важно, что они есть. И что сейчас они, казалось бы, безвредные, даже трусливые… в сущности, они хотят завоевать мир.

— Хальтаята, — сказал Барт, и я вздрогнул, как от удара.

— Вы знаете это слово…

— Да. Я слышал его.

— Это очень опасно, — повторил я, — исключительно опасно.

Часы незаметно кольнули меня в запястье электрическим разрядом. Сканер закончил работу. Я взглянул на часы.

Совпадение по маркерам амару у Барта составляло 99,3 процента.

Оно было выше, чем у меня.

Высокий чин ОПБ имел больше прав, чем я, называться амару.

Алкоголь еще болтался в крови, но мне это никогда не мешало в работе. Я открыл второй рабочий ноутбук — на этот раз обычный Самсунг — и вышел в обычный интернет.

Поведение Барта было странным. Очень странным. Зачем ему вообще потребовалось говорить со мной? Прощупать, решить, гожусь ли я для более серьезных дел? Можно ли мне доверять? Мне ведь до сих пор ничего серьезного не доверяют. Я мало что узнал об ОПБ.

Во всяком случае все мои детективные привычки требовали сейчас одного — копать. Копать и копать, пока малейшие недоразумения в биографии Барта не окажутся проясненными. Тянуть за все ниточки. Проверять все подробности.

Я начал с Хелены Барт.

Можно выслать запрос ее бывшему начальству. Но это могло дойти до ОПБ. Я примерно час копался в сети. Никаких сведений о нынешнем месте пребывания Хелены не было.

Я сделал себе кофе.

Давай-ка, Клаус, подумаем так. Что могло вообще случиться с идеалистичной, одинокой — с другом она рассталась — молодой женщиной-врачом? Притом о ее смерти или пропаже без вести ведь тоже ничего не известно.

Я набрал в сети "Врачи без границ". Потом — "благотворительность".

После некоторых поисков мне наконец повезло. Имя Хелены Барт, невролога из Вены, я нашел в какой-то хвалебной статье в местной австрийской газете. Речь шла о помощи, которую по собственной инициативе оказывают европейцы жителям развивающихся стран, в том числе, были перечислены несколько врачей, которые переехали работать в Индию и Пакистан.