— И здесь, пожалуйста… Прекрасно!

Мюллер нажал кнопку на своем уоки-токи и негромко приказал.

— Прекратить!

Я бухнулся в кресло, ощущая, как пот струйкой стекает по лбу, а сердцебиение постепенно успокаивается. Мальчика вывели из соседней камеры.

Мюллер энергично пожал мне руку. Надо было, наверное, не подавать свою, но я был совершенно сломлен.

— Очень рад нашему предстоящему сотрудничеству, герр Оттерсбах.

Вопреки моим ожиданиям, Нико Ватерманн бурно возликовал.

Неожиданно — учитывая, сколько лет мы не виделись, и какими странными были в гимназии наши отношения.

— Привет, старик! — завопил он в телефонную трубку, — ужасно рад! Так ты что, едешь в Ганновер! Все, ночуешь у меня! Друг у меня в отпуске, так что… а я тут с головой в науке, но для тебя, конечно, найду время. Не вздумай снимать отель! Это классно! Посидим, поболтаем…

Я с некоторым трудом распрощался со старым гимназическим приятелем, выключил мобильник и посмотрел на Мюллера. Работать в одиночку мне теперь не позволяют, каждый шаг следует согласовывать.

— Как я понимаю, ваш приятель готов с вами встретиться? А он что, простите меня — голубой?

— Да, — ответил я лапидарно.

— Поэтому вы, вероятно, и разошлись с ним?

— Не ваше дело, — буркнул я.

…а складывалось все замечательно. Меня в детстве наблюдали у психолога как "высокоодаренного ребенка", и мое аутсайдерство в детсаду и школьном классе списывали именно на это. В чем-то психологи, наверное, были правы. Нет, меня никто не травил — но мне было нестерпимо скучно со сверстниками, непрерывно обсуждающими футбол, компьютерные стрелялки-махалки и последние серии анимэ.

А потом появился Нико. И мы стали просиживать ночи напролет, рассуждая о будущем человечества, о Платоне и Тейяре, о Фромме и неомарксизме, о католическом обновлении и атеистическом гуманизме, о Белле и Грассе и прочей капусте и королях… Я знал все клички его любимых кроликов, и когда ему делали операцию удаления аппендикса, и какое мороженое он предпочитает; он тоже знал обо мне все; вместе мы пускались в путешествия безбилетными зайцами по всей Северный Рейн-Вестфалии, вместе ездили отдыхать на лыжный курорт.

Короче говоря, у меня был один настоящий друг. Но настало время, когда он мне опротивел. Это случилось в девятом классе, и я даже согласился, и мы попробовали несколько раз. Но к десятому стало ясно, что — не мое, и само приближение Нико ко мне уже вызывало дрожь, и мне почудилось, что мой друг переродился, весь превратился в жадный придаток своего влажно-горячего отростка, лишенный каких-либо мыслей, подчиненный одной только мысли — подкараулить и… Я стал избегать его и едва ли не прятаться; потом все улеглось, и к абитуру мы уже могли сидеть за одним столом и вежливо-безлично общаться, как обычные одноклассники. У Нико появился любовник, старше его, все пошло на лад, я тоже начал общаться с девушками, хотя и без особого успеха.

А на самом деле все было не так, и позже я понял это. Виной всему была наша юношеская неловкость и неумение говорить друг с другом. Нико страдал по-настоящему. Он остался прежним — увлеченным, начитанным человеком, яркой личностью; он готовился к поступлению на медицинский факультет; его увлечение психиатрией было связано с желанием понять природу человека или хотя бы его сексуальных влечений.

После гимназии мы ни разу не общались, не встречались, даже не говорили по телефону. И вот теперь Нико, молодой психиатр, стажирующийся в Ганноверской клинике, способен помочь мне найти коллегу — женщину-психиатра, которую я смог опознать на случайной фотографии в интернете. Я выяснил очень сложным путем, что теперь ее звали Ангела Граф, и никаких сведений о ней ни в интернете, ни в более-менее доступных источниках не было, полицию же привлечь к поискам невозможно из-за отсутствия серьезных показаний.