Панти взял плод фаноа, лежащий перед ним, и сделал несколько глотков. Лорин прерывисто вздохнула. Панти прав, конечно. Она и сама ощутила, что перешла какую-то грань. Она сама в тот момент стала… урку. Ей было стыдно, плохо, но в то же время — ощущение силы, безграничной силы и возможностей. Уверенности в себе.

У нее никогда такого не было. И она думала, что это и не нужно — в Лаккамири она и так чувствовала себя уверенно, защищенно, среди своих.

— Мне кажется, Анквилла хочет что-то сказать, — вдруг произнес Квису. Анна кивнула.

— Да, Анквилла, пожалуйста!

Все постепенно затихли и перевели взгляды на Анквиллу, агента хальтаяты. И лишь тогда, выдержав паузу, он обвел сидящих взглядом и заговорил спокойным, глубоким голосом.

— Сдается мне, что здесь только несколько человек понимают, что такое хальтаята.

Лорин впилась глазами в легендарного Анквиллу. Своего спасителя.

— Хальтаята, — сказал он, — это война. Когда-нибудь мы будем жить в мире отдельно от урку. Эти существа будут жить в обустроенных удобных резервациях. Мы будем их холить и лелеять — кормить, развлекать, лечить, стараться продлить их короткую жизнь. Настоящие гуманисты будут пытаться поднять урку до человеческого уровня, учить их, просвещать. Кое-кто поплатится за это жизнью, урку безжалостны — но это будет его личный выбор. Большинство амару будет спокойно жить, даже не задумываясь об урку.

Он сверкнул глазами. Голос его зарокотал, как обвал.

— Но мы еще не живем в этом мире! Хальтаята только еще предстоит нам! Урку — настоящие урку, не такие, как в нашей Марке — убивают. Они умеют убивать, бить людей, мучить. А мы — мы этого не умеем. И не хотим учиться. Мы слишком добрые, нежные, мы хотим учить детей только разумному, доброму, вечному… а завтра такие вот урку могут ворваться в имата. Завтра эта девочка поедет работать — и столкнется с урку, которые вовсе не снизу вверх на нее смотреть будут. И ей придется стрелять, ей придется бить, и лучше, если она будет уметь подчинять их взглядом и словом. Это снизит риск для нее и сбережет жизни урку. Этот мир полон насилия — а вы что, хотите переделать его уговорами? Эта девочка уже знает, что в мире полно насилия. Я на ее глазах застрелил ее отца. Каяри знает это — я вытащил его, голодного и раненого четырехлетку, из хижины, обрушенной взрывом. И еще некоторые здесь знают это… Но учителя нашей школы хотят жить так, как будто урку уже безвредны! Как будто урку уже точно знают, что нас надо слушаться, и осталось лишь объяснить детям, что урку нельзя обижать, они же хорошие, милые зверюшки… Так?

— Ты утрируешь, Анквилла, — собралась с духом Паукар, — мы не отрицаем необходимости психологической подготовки… мы сами ее проводим. Но мне лично противно видеть, как дети превращаются в господ, а урку для них — рабы. Которых можно бить, издеваться… Одно дело — управлять урку, это нужно. Это социальные навыки. Но это — это уже переходит все границы, ты не находишь?

— Не нахожу, — Анквилла прямо взглянул на женщину, — если бы я был педагогом, я бы не только повторил блестящий ход Каяри — Каяри, ты молодец! — я специально водил бы детей в зал исполнения приговоров. И я каждого из них специально учил бы бить урку. Физически. Плеткой или шокером. Я бы каждому из них дал одного урку в постоянное услужение, чтобы они ежедневно учились приказывать и заставлять. Да, как раба. Вас смущает ситуация рабства? Но у нас сейчас нет опции "младшие братья", они никогда не захотят быть братьями. Да еще младшими! У нас сейчас только две опции — либо урку станут нам безоговорочно подчиняться, станут рабами, либо они уничтожат нас! Или хальтаята — или чистоплюйство, выбирайте что-то одно! У каждого из детей должна быть железная уверенность в том, что он имеет право повелевать урку.