На этот раз маятник качнулся слабее. Когда якорь поднялся, дуги, казалось, стали короче. Оуэн остановился в красном свете вчерашнего заката и снова начал пролетать через бесконечное повторение событий прошлой ночи.

Он закрыл глаза, будучи не в силах наблюдать, как кипарис снова постигнет удар неумолимой судьбы. И открыл их как раз вовремя, чтобы увидеть то, что заставило его затаить дыхание. Нечто, которое на самом деле принесет ему победу, если он когда-нибудь сможет остановиться, чтобы воспользоваться этим.

Оуэн проносился через ранние часы прошлой ночи. Двигаясь очень быстро и сжимаясь во времени, он заметил дьявольское лицо дяди Эдмунда у закрытой застекленной двери библиотеки. Оуэн увидел кирпич в руке Штамма, поднявшего взгляд на небо. Грянул гром, и вместе с ним кирпич разбил стеклянную дверь.

Ошарашенный Оуэн увидел, как его оставшийся прежним дядя вбежал в комнату, швырнул кирпич в стенной шкаф и яростно мелькающими руками в перчатках стал выгребать ценные и ужасные золотые монеты. Двигаясь как молния, доморощенный преступник подбежал к сейфу, распахнул его дверцу и ссыпал монеты туда с быстротой, превышающей скорость света. В последний момент было видно, как дядя Эдмунд оглядел комнату, встретился взглядом с маленькой зеленой жабой, сидящей на столе, и яростно кинув Макси к монетам, захлопнул дверь сейфа.

Итак, теперь все стало ясно — но слишком поздно. С. Эдмунд Штамм и был грабителем, обчистившим библиотеку. С присущим ему недостатком порядочности и метким броском кирпича Штамм убил сразу нескольких зайцев. Количество счетов неуклонно росло. А монеты, разумеется, были застрахованы. И дядя Эдмунд, наверное, прошлой ночью посчитал, что Клэр не купит «Леди Пантагрюэль» ни при каких обстоятельствах после того, как они не сошлись во мнениях о Шостаковиче.

Так что он совершил ограбление, которое должно было не только обогатить его на пустом месте, но еще и дать возможность отомстить начальнику Игану, а также избавиться от Макси, чтобы доктор Краффт не тратил зря время на свои эксперименты и мог оказывать больше внимания Штамму, помогая с новой пьесой.

Шокированный, но не удивленный, Оуэн покачал головой. Затем, в конце концов, понял, что мирские вещи его мало интересуют. Якорь все еще поднимался рывками, от которых тошнило. Очень скоро Оуэн выскочит из пара времени, прицепившись к якорю, как раковина моллюска, только для того, чтобы разбросать свои ошметки по всему миру.

Продираясь сквозь время, Оуэн на секунду увидел себя самого и доктора Краффта, обсуждающих бесконечно появляющийся стакан пива, и до него эхом донеслись слова старика — действие и реакция на него, всеобщие законы физики, мгновенно появляющийся объект — и результат столкновения с другим путешественником во времени. Что, если так и случилось? Инерция, по крайней мере, могла прервать бесконечное раскачивание.

Другой путешественник во времени был единственным вероятным объектом в паравремени, с которым можно столкнуться.

— Постой-ка! — внезапно приказал Оуэн себе, но, разумеется, тщетно. — Еще один путешественник во времени?

Конечно, он был. Часы! Оуэн и часы вместе, в смазке, ликвидировавшей трение, мечущиеся из одного конца времени в другой.

Что произойдет, если он швырнет часы в сторону? В его сознании зашевелились какие-то смутные представления о принципах отдачи. Человек, находящийся в открытом космосе, может двигаться, бросая объекты в пустоту.

Оуэн сделал замах — и задержал руку в таком положении, когда в его голове промелькнула еще одна мысль. В конце концов, он ведь был племянником С. Эдмунда Штамма. И он может убить двух зайцев одним броском, как сделал его дядя. Оуэн представил это в одном красивом, ослепительном образе.

Если идеи доктора Краффта были не полной ерундой, это должно сработать. Любимые тессеракты доктора Краффта, которые он пытался превратить в трехмерные кубы, передавая им энергию сквозь время.