Изменить размер шрифта - +
Они любят сладенькое… но дело даже не в убытках. В шоколадных и марципановых фигурках. Посреди склада — груда таких фигурок, у всех откушены головы. Это же намёк, если я хоть что-то понимаю в крысах. Они короновали новенького. У них снова Истинный Король, понимаешь? И сила. А значит, может быть всё, что угодно. Я, положим, тогда был ребёнком, но даже я помню, что на улице нельзя было оставить собачонку или младенца в коляске — вернувшись, найдёшь обглоданный скелетик…

Дядя вздыхает:

— А что муниципалитет? Крысолова приглашать не собираются?

— Не пойдёт на это, — говорю я, с трудом сдерживая раздражение. — Очевидно же. Это может стоить слишком дорого… Послушай, а ты-то? Машка когда-то говорила, что ты тоже знаешь выходы. Можешь предугадать, откуда полезет. Правда?

Дядькино лицо опечаливается уже чрезмерно, как в мультфильме:

— Пожалей ты старика, голубчик! Мне это и двадцать лет назад было нелегко, выходило, скорее, случайно… а сейчас — ну посмотри на меня, я ж в гробу одной ногой… откуда у меня силы, мальчик мой!.. Послушай, а может, ты хочешь кушать? Чего-нибудь посерьёзнее, чем кекс этот, а? Поужинаем вместе? Перекусишь, отдохнёшь, выпьешь стаканчик — я же представляю, какая у тебя работа. Завтра Новый год, а ты выходы ищешь вместо того, чтобы пойти куда-нибудь с девушкой… тебе надо расслабиться хоть немножко…

Желудок сводит голодным спазмом — но поддаваться нельзя. Он сейчас меня заболтает, старый бес, нальёт своего коньяку, я размякну, потом задремлю — и неизвестно, что вспомню на следующее утро. А я за помощью пришёл. Неужели не поможет?

— Дядюшка, — говорю я, — неужели тебе не жаль? Не страшно? Это ведь не шутка и не игра. Машкиному младшему два года, самый тот возраст. А если его крысейшество решит сводить счёты?

Дядька думает. Безволосые холмики кожи над глазами выглядят, как какие-то щенячьи бровки. Решается.

— Ты же ругаться на меня будешь, голубчик, — говорит он виновато. — Скажешь — старый дурак, жалостливый… и прав, конечно, будешь… но я понимаю: тебе надо для дела. Я ведь тоже… я думал: мало ли что. Как чувствовал, что тебе понадобится…

Я мотаю головой.

— Слушай, дядь, — говорю я, — я уже совсем ничего не понимаю.

— Старый я уже, — говорит дядька жалобно. — Старенький, всё один, по телевизору пустяки какие-то крутят… А он маленький такой был… голодный, замёрзший… больной весь… всё равно что котёнок бездомный.

У меня отваливается челюсть. Я приподнимаюсь со стула.

— Дядь, — говорю я, — ты что? Ты крысёнка подобрал? Живого крысёнка?! В помойке?!

— Ну, голубчик, — вздыхает дядька, — они же тоже жить хотят… по-своему… Он стал совсем ручной, знаешь. Умненький, ласковый… всё веселее…

И тут я осознаю, ЧТО именно услышал.

— И он вправду такой ручной, что покажет нору? Мне, человеку?

Дядька кивает.

— Они очень умные, крысы. Только ты не пугай его, голубчик. Не обижай. Ты с ним — лаской. И твою гвардию не надо, их и слово-то это пугает — дератизация…

— А ты ещё говорил про крысолова, — вдруг вспоминаю я.

— Так ясно же: никто никогда на это не пойдёт. Неизвестно, что крысолов попросит… миф, в сущности…

Вот же старый хитрец…

— Ладно, — говорю я. — Показывай.

— Только не обижай, голубчик, — повторяет дядька и тоненько посвистывает.

Быстрый переход