– Нет?

– Нет. Только то, в чем человек искренне и исчерпывающе покается.

– Ах, вот как Бог это делает…

– Да. Не ерничай. Тут довольно тонкая вещь. Я в молодости сам не мог понять, как это так: одному раскаянному грешнику Господь радуется больше, чем десятку смиренных праведников. С точки зрения обыденного здравого смысла некрасиво получается по отношению к праведникам, да? А с точки зрения информационных структур? Почему раскаянный грешник ценнее? Потому что он уходил из системы, но вернулся в неё и способен её обогатить чем‑то, не бывшим в ней прежде. А конформным братьям блудных сыновей не на что обижаться: скорее всего, они столь смирны не от праведности своей, а из корысти и лености духовной. А если б волею обстоятельств ушли, то опять‑таки по безвольности своей никогда не сумели бы, не решились бы вернуться. Просто были бы конформистами уже в каком‑то новом месте. И, по сути, ничего не могли бы дать там – так же, как нечего им было дать и по прежнему месту жительства. Чтобы оказаться способным духовно обогатить свое гнездо, надо развиваться самому, а значит, нельзя не стать отличным от гнезда, нельзя не пройти через момент измены гнезду. Нельзя перед ним не провиниться. Однако и гнездо в таких ситуациях всегда виновато. Оно ведь не может не начать непроизвольно выталкивать того, кто стал от него отличен. И затем лишь акт покаяния‑прощения, всегда – обоюдный, восстанавливает разрушенную связь и делает возможным обогащение системы.

– Ну ты даешь.

– Спросил – так слушай. Пригодится. Великие богословы откуда‑то ловили крупинки этого знания. Как именно – трудно сказать, бывает иногда всякое.

Уж нам ли с Александрой не знать, как это бывает, подумал я. Только вот что‑то с горних высей я покамест ничего не улавливал.

Или улавливал, да не понимал, что это – ОТТУДА?

– Ну, например, Плотин: в мире том нет взаимосопротивления, а только – взаимопроникновение. Все там – красота, соединяющая все и вся с её источником Богом. Там нет никакого разделения, как на земле, там – единство в любви и целое выражает частное, а частное выражает целое… И замечают себя в других, потому что все там прозрачно, и нет ничего темного и непроницаемого, и все ясно и видимо со всех сторон.

– Ты тоже этот текст знаешь? – вырвалось у меня. Я читал выдержки из него на сошниковской дискете.

– Ну, а почему бы и нет? – спросил он, и по голосу было слышно, что он улыбается. – Это же описание взаимодействия информационных пакетов, способных к комбинации в единую сложную структуру, – он помолчал несколько секунд. Странно: я даже забыл, что тороплюсь. Секунды и минуты уже ничего не решали. Решали не они.

Как это сказал Бероев: я ещё не нашел истину?

– Мы тут суетимся, кочевряжимся – и создаем эти пакеты в душах своих. Что способно влиться в единую структуру, не будучи, в то же время, повтором того, что уже в ней существует – то и вливается. Что не способно – не обессудьте. Одинаковое не вписывается – и не способное к взаимодействию не вписывается. Помнишь, у Иоанна Богослова: и кто не был записан в книге жизни, тот был брошен в озеро огненное… Имя озеру – забвение. Вечное исчезновение. Ад. Информация, не взаимодействующая с единством, утрачивается уже необратимо, навсегда. А книга жизни – вот эта самая единая информационная структура, которая из нас всех помаленьку строится. Где все элементы, не сдавливая друг друга, в реальном своем состоянии, без прикрас и притворства, сочетаются каждый с каждым. И каждый новый – со всеми предыдущими и со всей системой в целом. Не устал?

– Еще терплю.

– Молодец. Я даже вот что думаю: именно по книге жизни структурируется потом следующая Вселенная.