Пётр вдруг порывисто обнял обреченного на смерть, но ни чего не промолвил.

У обоих на глазах блеснули слёзы.

Они понимали то, о чем промолчали.

Эпилог

Следующим утром белокурого красавца возвели на эшафот, огласили приговор.

Впрочем, не весь, а лишь экстракт из него — дабы не тратить время попусту.

Монс стоял печально-величественный и вполне спокойный.

Когда читавший закончил, Монс кивнул ему:

— Благодарю вас, сударь, за труд… Затем он простился с народом — на все четыре стороны низко поклонился.

Вынув что-то из кармана, он протянул пастору:

— Возьмите, падре, на память о безвинном мученике. Может, я и был плох, но, видит Бог, не хуже других.

Пастор с любопытством взглянул на подношение: это были золотые часы с портретом Екатерины.

Монс поглядел на палача и обратился к нему с просьбой — теперь уже последней в жизни:

— Сделай милость, покончи все скорее, — и, не удержав тяжёлый вздох, покорно лег на плаху, хранившую рыжие следы чьей-то крови.

Палач исполнил просьбу. Подняв с помоста голову, он водрузил её на шест, по которому побежали струйки крови.

Полуоткрытые глаза Монса смотрели в серое небо.

Золотистые волосы вились по ветру. Народ плакал.

В тот же день Пётр привёз к месту казни царицу, ткнул пальцем в сторону шеста:

— Узнаёшь?

Екатерина равнодушно глянула в мёртвые глаза фаворита, кисло сморщилась:

— Жаль, что разврат придворных достиг такой степени!

Пётр фыркнул, но ничего не сказал.

Лишь всходя по ступеням Зимнего дворца, с грустной усмешкой молвил:

— Обаче, слыхал я: некоторые особы языком плюскали (суесловить), мол, Монс самый рафлёный среди всех придворных. Желая сим дурам радость доставить, прикажу Монсову голову спиртом в банке залить и в кунсткамере на виду поставить. Пусть себе зрят, утешаются!

Совсем немного не дожил Виллим Монс до своего настоящего триумфа. История ведает немало примеров того, как из грязи попадают в князи. То и мы видели.

РАСПЛАТА

Истошный вопль огласил Летний дворец, вырвался из окон спальни, прокатился по водам Невы. Рослый Паульсон всей своей грузной силой налёг на плечи Государя, с трудом удерживая его. Николае Бидло коротко бросил служке: «Влей Петру Алексеевичу в глотку ещё стакан водки!» Государь неимоверными усилиями приподнялся на узком ложе, хрипло надорвался: «Стража, на помощь! Всех, всех изменников… кровожадных… ах, нетерпимо мне!.. казню!»

Именины

Желтоватый, спокойный свет закатного солнца освещал золотистые кроны деревьев Летнего сада. Здесь прямо под открытым небом шумел веселый пир. Речи многочисленных гостей сделались хмельными, неумеренно льстивыми. На Неве то и дело воздух сотрясала пушечная пальба. Праздновали день ангела Петра Алексеевича.

На обширном месте возле сада, выпячивая богатырские груди в золотых позументах, выстроились гвардейцы Преображенского и Семёновского полков.

Шестеро гвардейских же гренадер, немало натуживаясь, тащили попарно на коротких шестах громадные чаны с вином и пивом. За ними, по журавлиному вытягивая ноги, в тёмно-зелёных коротких кафтанах вышагивали майоры. Они угощали каждого, без пропуска:

— Ну-ка, братец, отведай за именинный день и за здравие полковника Государя!

И подавали чаши, наполненные с верхом. Тут подоспел и сам Государь. Он обходил строй, многих называл по имени, ни с кого нынче не взыскивал, но угощал из собственных рук:

— Серега Богатырёв? Ах, земляк ты мой дорогой… Твои подвиги ещё с девятого года помню.