Меньшиков мог бы теперь насладиться покоем — он был фактическим правителем при Екатерине, стал правителем при малолетнем Государе. Но его терзало вечное беспокойство всех властителей — боязнь врагов скрытых и явных. А теперь ещё крайне досаждала пропажа застежки, вещи любимой.

За трапезным столом, поминая Императрицу, он сидел мрачный, время от времени бросая сумрачные подозрительные взоры на Богатырёва.

Возле светлейшего расположился Остерман, уроженец Вестфалии, поселившийся в России в третьем году и сделавший блестящую карьеру: он стал членом Тайного совета и был хитрющим дипломатом. Остерман знал: хочешь засушить могучее дерево, обруби его корни, и дерево засохнет. Желаешь ослабить властелина, лиши его самых верных людей.

Вот и сейчас шептал он подвыпившему Меньшикову:

— Сию застежку, граф, все зрели на Императрице на рождественском балу. — Многозначительно сощурил глаз, покачал головой. — А оттягал застежку твой, Александр Данилович, клеврет и Императрицы угодник Богатырёв. Он все терся возле покойной, а потом из-за царицыной шкатулки подрался с Девиером, хотел воровать её.

— Сице, сице… — бормотал Меньшиков. Был он жуликом вдохновенным. И по этой простой причине весь свет полагал воровским. — Девиера в Сибирь

уже отправили?

— В застенке он, отлеживается после дыбы и кнута. Коли, Александр Данилович, прикажете, так я его строго расспрошу.

Плутни

Остерман изощрился в допросах. Немало дней он провел возле дыбы, немало стонов и криков наслушался, крови и вывернутых членов навидался. После тризны минуло дня три. Сидя против сверженного и изломанного генерал полицмейстера Девиера, спрашивал так, что ответ напрашивался сам:

— Скажи ка, Антон, в том ларце, что хотел у тебя воровски отнять полковник Богатырёв и который ты честным образом принес в спальню покойной Императрицы, была застежка, кою бриллиантщик Рокентин делал?

Девиер, чтоб не висеть более на дыбе, готов был показать, что все сокровища мира находятся у ненавистного гвардии полковника: после того как Богатырёв помешал ему ларец умыкнуть, Девиер его люто возненавидел. Опустив воровато глаза, хрипло выдавил:

— Та знатная застежка в ларце лежала. Богатырёв подбивал меня: «Давай вместе застежку украдем, камни выковыряем и поделим. Тогда до старости забот ведать не будем».

Подьячий, разбрызгивая чернила, торопливо скрипел пером, закончил, присыпал песком. Дал Девиеру подписать. Счастливый Остерман понесся к светлейшему. Судьба гвардейского полковника накренилась в опасную сторону.

Секретная могилка

Богатырёв, не привыкший важные дела откладывать в долгий ящик, уже на следующий день после объяснения в чувствах, просил у супругов фон Гольц руки их дочери.

Согласие было, разумеется, получено. Помолвку назначили на первое июля — день святых Козьмы и Демьяна.

На правах своего человека Богатырёв стал запросто бывать в доме Шаутбенахта. Однажды полковник разделил с семьей невесты загородную прогулку. Несколько карет и телег везли самовары, чайный сервиз, вина, закуски, слуг.

Проезжали берегом Черной речки. Когда поравнялись с Лазаревским кладбищем, Богатырёв приказал кучеру остановиться. Он пригласил Шаутбенахта и его семейных выйти из кареты, протянул вперед руку и задумчиво, с легкой печалью молвил:

— Вон холмик едва приметный, зрите? Сие место вечного покоя особы, среди придворных дам отличавшейся красотой и удачливостью.

— Кто она? Почему зазорно похоронена за оградой? — воскликнула Ирина.

— Это камер-фрейлина покойной Императрицы и фаворитка Меньшикова Анна Зонеберг.