— Привез доношение? Что пишет Блюментрост? Читай…

— «Ее Императорское Величество десятого апреля впала в горячку. Второго мая кашель значительно умножился, что было вызвано фомикой воспалительным очагом в легких, и вышел значительный гной, и от той фомики шестого дня мая преставилась».

Светлейший слушал без интереса. Явно мысли его были заняты другим. Он спросил:

— Нынче мы учинили ревизию драгоценностям покойной Государыни. Ты был близок к ней. Скажи, куда могла деться брошь, кою ювелир Рокентин делал, а потом посягал украсть, за что сожжен был?

— Нет, светлейший, я про сию брошь ничего не ведаю. Знаю только, что ценность её необыкновенная, сказывают, поболее трёхсот тысяч рублёв!

— Сие так! Брошь Пётр Великий презентовал Императрице к её коронованию. Я тоже лепту внес: одних бриллиантов шесть десятков пожертвовал. И вот ныне исчезла она, — и светлейший с подозрением вперился взглядом в Богатырёва. С угрозой добавил: — Учиним розыск, из-под земли вора достанем!

Нечистый на руку человек твердо убежден, что и весь мир состоит из воров. Светлейший исключением не являлся.

Тайный поцелуй

На другой день влюбленный Богатырёв ужинал в доме фон Гольца. Один за другим поднимали тосты в честь именинницы Ирины. Стол был небольшим — всего на двадцать персон. Собрались друзья и родственники, в основном морские офицеры. Среди прочих был и старинный приятель Богатырёва — капитан Чердынцев, командир третьей роты Невского полка, тот самый, у которого когда-то притаился бежавший из-под караула будущий фаворит.

Пили шампанское, говорили о том, как Меньшиков ловко своих врагов обошел:

— Шафирова отправил в хладный Архангельск, Ягужинского — на Украину. Не нынче-завтра выдворит из России злобного герцога Голштинского, — усмехнулся Чердынцев.

Мужественный фон Гольц заметил:

— При всех Государях воровали. Не боялись даже Иоанна Васильевича, тащили и при Петре Великом. А нынче ворам и вовсе укорота не стало.

Чердынцев весело тряхнул копной каштановых волос:

— Весь Питербурх ведает, что он вместе с пожитками молодого Государя перетащил к себе драгоценности покойной Императрицы. По указу матушки Екатерины из казны герцогу Басевичу следует двадцать тысяч рублёв, так Меньшиков воровски все заграбастал себе, а у герцога Голштинского оттягал аж шестьдесят. Россию словно девку похабную насилуют. А пикни, тут же на дыбе растянут. — Кровь бесстрашных потомков — донских казаков говорила в капитане.

Нашим влюбленным все эти разговоры были скучны. Они потихоньку улизнули из дома и, взявшись за руки, бродили по тенистым аллеям молодого парка.

В «Гроте влюбленных» они поцеловались.

Под сенью длинных мотающихся ветвей берез, возле журчащего по камушкам ручейка, они поклялись в вечной любви. Было решено: полковник будет просить у родителей руки Ирины.

Давно известно: страстная любовь бывает лишь с первого взгляда.

Тризна

16 мая 1727 года прах Екатерины Алексеевны переносили в Петропавловский собор. Гроб поставили на обитую чёрным сукном колесницу, влекомую восьмью лошадями. Как и на похоронах Петра, каждую лошадь вел под уздцы полковник. Первый справа был Богатырёв.

Величественное зрелище дополняли унтерофицеры с алебардами, гоффурьеры и придворные гвардейцы со штандартами. Впереди генералы несли корону и державу — все согласно протоколу.

Петропавловский собор все ещё строился. По сей причине гроб поставили во временной церкви, возложив на него императорскую мантию.