С потупленными взорами, несмелой поступью подошла она к названному отцу и смутилась, ровно грех какой совершила, либо постыдный поступок.
— Здравствуй, дочка, подходи ближе,— весело и приветливо сказал, увидавши ее, Чапурин. Подошла Дуня, поздоровалась с ним.
— Сядь—ка рядком, покалякаем,— сказал Патап Максимыч, указывая на стоявший возле стул.
Ни слова не молвив, Дуня села возле названного отца.
— Каково поживаешь? Не соскучилась ли? — немного помедливши, спросил Патап Максимыч.
— Нет,— тихонько ответила Дуня.
— Ну, и слава богу. Это лучше всего. А ко мне в Осиповку когда сбираешься? — спросил Чапурин.
— Не знаю,— прошептала она.— Вот как Груня.
— А я было у себя на усаде домик для твоего житья хотел ставить, чтобы, значит, жить тебе на своей полной воле, отдельно от моей семьи. Да чуть ли не опоздал,— с ласковой улыбкой проговорил Патап Максимыч.
— Покорно благодарю вас за ваши попечения,— тихо молвила Дуня.
— Какие тут благодарности?.. Что между нами за счеты? — вскликнул Патап Максимыч.— Доброй волей, без твоей просьбы привелось мне взять попеченье о тебе и делах твоих... На то была воля божья. Так я рассуждаю. Какие ж тут благодарности? А, кстати, оренбургский татарин письмо прислал.
— Что ж он пишет? — с оживленьем спросила Дуня.— Есть ли надежда выручить дядюшку?
— Есть,— отвечал Патап Максимыч.— Обрадовался некрещеный лоб другой тысяче, что ты обещала ему. Беспременно, пишет, выкуплю, а не выкуплю, так выкраду, и ежели только он в живых, к лету вывезу его на русскую землю.
— Слава богу,— сказала Дуня.— Как только вспомню я, что у меня дядя родной в полону, сердце кровью так и обольется... Поскорее бы уж вынес его господь... Дарья Сергевна как у вас поживает?
— Ничего, здорова. С самого приезда в Осиповку не выходит почти из моленной. С канонницей чередуется — службу правит. Только скучает, очень даже скучает,— проговорил Чапурин.
— Жаль мне ее,— молвила Дуня.— Вот я и молода еще, а куда тяжело менять жизнь, а ей—то на старости лет каково?..
— Тебе—то, Дунюшка, от перемены в жизни тяготы не будет,— сказал, улыбаясь, Патап Максимыч.— Да что ж ты все молчишь, что не поделишься со мной своей радостью? Можно, что ли, поздравить тебя с женихом?..
Вспыхнула вся Дуня и с укором взглянула на Аграфену Петровну. "Это она рассказала",— подумала она.
— Чего еще таиться? — молвила Аграфена Петровна.— Еще не долго — и все будут знать, как же тятеньке—то наперед не сказать? Дуня молчала.
— Так можно, что ли, поздравить—то? — ласково улыбаясь, спросил Чапурин.
— Можно,— чуть слышно промолвила Дуня.
Обнял ее Патап Максимыч и трижды поцеловал в горевшие ланиты.
— Вместо отца поздравляю, вместо родителя целую тебя, дочка,— сказал он. |