— Горько! — вскричал на всю горницу Чапурин.
— Горько! — сказала и Аграфена Петровна.
— Надо жениху с невестой поцеловаться, тогда и вино сладко будет,— сказал Патап Максимыч.
Делать нечего. Должна была Дуня еще раз целоваться с женихом. Теперь горячий поцелуй Петра Степаныча показался ей таким сладким, таким приятным, что рада бы она была, ежели б еще и еще он целовал ее да все бы чаще да чаще.
— Надо теперь говорить про дело,— сказал Чапурин, когда бутылка была опростана.— В людях водится, чтобы тотчас после рукобитья и первого благословенья судили—рядили, когда свадьбе быть, а также насчет приданого и другого прочего, как на первое время житье устроить молодым. Рукобитья у нас не было, да некому и по рукам—то бить — невеста сирота, да и жених все одно что сирота. Зато было у нас божие благословение, на веки веков нерушимое. А это первое дело, много важней оно рукобитья. Станемте ж теперь, жених с невестой, толком говорить, как привести ваше дело к доброму совершению. Все молчали.
— На счет приданого я не судья,— продолжал Патап Максимыч.— В этом на Груню надо положиться. Что сама сумеет, все сделает, чего не сумеет — у Марфы Михайловны попросит совета. Ладно ль придумано? Скажи, родная,— прибавил он, обращаясь к Дуне.
— Кому ж лучше Груни?..— сказала невеста, потупив свои голубые глаза.
— А ты что, Груня, скажешь? — спросил Патап Максимыч.
— По мне, тятенька, не только в этаком случае, а всегда, во всю жизнь мою, рада я для Дуни всякие хлопоты на себя принять,— ответила Аграфена Петровна. Молча обняла ее Дуня.
— Марфу Михайловну и я стану просить, не оставила бы нас в этом деле; оно ведь ей за обычай,— сказал Самоквасов.— У меня в городу дом есть на примете, хороший, поместительный; надо его купить да убрать как следует... А хотелось бы убрать, как у Сергея Андреича,—потому и его стану просить. Одному этого мне не сделать, не знаю, как и приступиться, а ему обычно. А ежель в городе чего нельзя достать, в Москву спосылаем: у меня там довольно знакомства.
— Покланяйся в самом деле Колышкиным, попроси — не откажут,— сказал Патап Максимыч.— Только, чур, делать все, как они посоветуют, а не по—своему. Сергей Андреич лучше знает, что и как надо: смолоду по—господски живет, а мы перед ним деревенщина. Твое дело взять: жил ты у дяди, ровно в мурье, только и свету у тебя было, что по скитам с подаяньями разъезжать да там загащиваться. Вот разве как в Москве да в Питере побывал, так, может, нагляделся, как хорошие люди живут. Одними деньгами тут ничего не возьмешь, тут нужны уменье да сноровка. Возьми, к примеру, Алешку Лохматого — сколько денег он на дом потратил, а все—таки вышло шут его знает что: обои золотые, ковры персидские, а на окошках, заместо хороших занавесок, пестрядинные повешены. Не нами, а дедами и прадедами сказано: "Всяко дело мастера боится".
— Это так точно, Патап Максимыч, это речи справедливые и согласные,— отвечал Петр Степаныч.— Ежели бы Сергей Андреич согласился оказать мне милость, как же бы я мог делать по—своему? Не выступлю из его приказов.
— Проси же его, проси скорее,— сказал Чапурин,— а я и сам отпишу, чтоб он для тебя постарался. |