Каждый шаг – пытка. Кажется, боль исходит не из конца обрубка, а охватывает всё тело. Однако два колеса метадона и барбитураты, которыми он закинулся, немного её смягчают. Джонни забил себе место на выходе с Маркет‑стрит. На большом куске картона чёрными буквами написано:
«Я ВЕТЕРАН ФОЛКЛЕНДОВ – ПОТЕРЯЛ НОГУ ЗА СВОЮ СТРАНУ. ПОМОГИТЕ ЧЕМ МОЖЕТЕ».
Торчок по кличке Сильвер, Джонни не помнит его настояшего имени, подходит к нему, передвигаясь, как трансформер.
– Ширка есть, Свонни? – спрашивает он.
– Какое там, чувак. Я слышал, Рэйми привезёт вроде как в субботу.
– Это поздно, – пыхтит Сильвер. – Ёбаная обезьяна сидит у меня на спине и просит жрать.
– Белый Лебедь – бизнесмен, Сильвер, – Джонни показывает на себя пальцем. – Если б у него был товар, он бы его впарил.
Сильвер подавлен. Грязное чёрное пальтецо свободно видит на его сером, измождённом теле.
– Тёрка на метадон кончилась, – говорит он, не взывая к состраданию и не надеясь на него. Потом в его мёртвых глазах вспыхивает слабый огонёк. – Слы, Свонни, тебе с этого чё‑то выгорает?
– Когда закрывается одна дверь, открывается другая, – улыбается Джонни своим гниющим ртом. – Тут я зашибаю больше капусты, чем на наркоте. А сейчас, извини, конечно, Сильвер, но мне надо зарабатывать себе на ёбаную жизнь. Вдруг кто‑то увидит, как честный солдат базлает с торчком. Пока.
Сильвер просто принимает это к сведению, спокойно проглатывая оскорбление:
– Тогда попрусь в клинику. Может, кто продаст колёсико.
– Оревуар, – кричит Джонни ему вдогонку.
У него стабильный бизнес. Одни люди украдкой опускают монетки в его шляпу. Другие, возмущённые вторжением нищеты в их жизнь, отворачиваются и решительно смотрят вперёд. Женщины дают больше, чем мужчины; молодёжь – больше, чем старики; люди самого скромного достатка щедрее тех, кто процветает.
В шляпу ложится пятёрка.
– Господи вас благослови, сэр, – благодарит Джонни.
– Нет, это мы должны благодарить вас, ребята, – говорит мужчина средних лет. – Как страшно потерять ногу в таком молодом возрасте!
– Я ни о чём не жалею. Конечно, можно обозлиться на весь свет. Но у меня другая философия. Я люблю свою страну и мог бы всё повторить сначала. И потом, я считаю, что мне повезло – ведь я вернулся назад. А сколько друзей я потерял в той драчке на Гусиной лужайке! – Джонни смотрит перед собой тусклым, отсутствующим взглядом. Он уже готов сам себе поверить. Потом поворачивается к мужчине. – Но когда встречаешь таких людей, как вы, тех, кто помнит, кому не всё равно, то понимаешь, что всё это было не зря.
– Удачи вам, – тихо говорит мужчина, разворачивается и поднимается вверх по лестнице на Маркет‑стрит.
– Поц ебучий, – бормочет про себя Джонни, тряся склонённой головой в приступе беззвучного смеха.
За пару часов он сделал 26 фунтов 78 пенсов. Дела идут неплохо, и работа не пыльная. Джонни умеет ждать: даже Британская железная дорога в самый нефартовый день не сможет пересрать его торчковую карму. Однако абстиненция заранее предупреждает о своих жестоких намерениях лёгкими кумарами – пульс подскакивает, а поры выделяют обильный ядовитый пот. Он решает, что пора закругляться и скипать, но тут подходит худенькая, хрупкая женщина.
– Ты служил в королевской армии, сынок? Мой Брайан тоже служил в королевской армии, Брайан Лэдлоу.
– Э, во флоте, миссис, – Джонни пожимает плечами.
– Брайан не вернулся, царство ему небесное. Ему был двадцать один год. Сыночек мой. Такой хороший парень, – глаза женщины наполнились слезами. |