Её голос понизился до глухого свиста и стал ещё более жалостным из‑за своей беспомощности. – Знаешь, сынок, я буду ненавидеть эту Тэтчер до самой смерти. Не проходит и дня, чтоб я не проклинала её.
Она вынимает кошелёк, достаёт двадцатифунтовую банкноту и всовывает её в руку Джонни:
– Вот, сынок. Это всё, что у меня есть, но я хочу отдать их тебе, – она начинает рыдать и уходит прочь, еле держась на ногах; кажется, будто её пырнули ножом.
– Господи вас благослови, – кричит Джонни Свон ей вслед. – Господи благослови шотландских солдат. – Потом он громко хлопает в ладоши, предвкушая, как смешает циклозин с метадоном, который у него уже есть. Психометадоновый коктейль: его билет в рай, маленький частный раёк, над которым смеются непосвящённые – им никогда не постичь этого блаженства. У Элбо целая куча циклозина, который ему прописали против рака. Сегодня вечером Джонни навестит своего больного друга. Элбо нужны Джоннины колёса, а Джонни – его психотропные таблетки. Взаимное совпадение интересов. Да уж, господи благослови шотландских солдат, и господи благослови британское здравоохранение.
Выход
С вокзала на вокзал
Ветреная, дождливая ночь. Над головой нависают грязные тучи, готовые обрушить свой тёмный груз на граждан, суетящихся внизу, в сотый раз за сегодняшний день. Толпа на автобусной остановке похожа на контору собеса, вывернутую наизнанку и облитую нефтью. Десятки молодых людей, лелеющих радужные мечты и живущих на ничтожные средства, угрюмо стоят в очереди на лондонский рейс. Дешевле добраться только стопом.
Автобус едет из Абердина с остановкой в Данди. Бегби стоически проверяет купленные предварительно билеты, а потом злобно пялится на людей, уже севших в автобус. Оборачиваясь, он оглядывается на «адидасовскую» сумку, стоящую у его ног.
Рентон, уверенный в том, что Бегби его не слышит, поворачивается к Картошке и кивает на их задиристого дружка:
– Надеется, что какой‑то мудак сел на наши места. Повод, чтоб закатить разборку.
Картошка улыбается и удивлённо поднимает брови. Глядя на него, Рентон размышляет: «Никогда нельзя точно сказать, насколько высока ставка». Эта ставка большая, тут никаких сомнений. Ему нужен был этот укол, чтобы успокоить нервы. Первый укол за последние несколько месяцев.
Бегби разворачивается, его нервы на пределе, и бросает на них злобный взгляд, словно бы почувствовав спиной их неуважение:
– Где Дохлый, блядь?
– Э, я без понятия, это самое, – пожимает плечами Картошка.
– Он придёт, – говорит Рентон, кивая на «адидасовский» бэг. – У тебя двадцать процентов его дряни.
Это вызывает у Бегби приступ паранойи:
– Говори тише, ёбаный ты поц, блядь! – шипит он на Рентона. Он озирается, косясь на пассажиров и отчаянно пытаясь поймать хотя бы один‑единственный взгляд, чтобы выместить на нём ярость, бушующую в нём и грозящую его раздавить, а там будь что будет.
Нет. Он должен контролировать себя. Слишком много поставлено на карту. На карту поставлено всё.
Тем не менее никто не смотрит на Бегби. Те, кто его всё же замечает, чувствуют исходящие от него флюиды. Они применяют тот особенный талант, которым обладают некоторые люди: притворяться, будто психи невидимы. Даже его приятели стараются не встречаться с ним взглядами. Рентон натянул на глаза свою зелёную бейсбольную кепку. Картошка, одетый в футболку сборной Ирландии, пасёт блондинку с рюкзаком, которая как раз сняла его и выставила перед ним свою задницу, туго обтянутую джинсами. Второй Призёр, стоящий в сторонке от остальных, без конца пьёт, охраняя внушительных размеров багаж, состоящий из двух белых пластиковых сумок.
По ту сторону толпы, за небольшим домиком, именующимся баром, Дохлый беседует с девушкой по имени Молли. |