Чтобы хоть как‑то объяснить свой смех, Рентон покачал головой и рассказал или, вернее, пересказал свою историю:

– Боже мой, какой же я идиот. Вчера я, конечно, перебрал. Просто я не привык много пить. Но, с другой стороны, двадцать два года бывает только раз в жизни.

Последнее утверждение прозвучало неубедительно, и Рентон сам это понял. На вид ему можно было дать от двадцати пяти до сорока. Но родители Дианы продолжали вежливо слушать:

– Я уже говорил, что потерял куртку и ключи. Слава богу, я встретил Диану и вас, ребята. Было очень мило с вашей стороны, что вы пустили меня переночевать и накормили таким вкусным завтраком. Мне, право, неловко, но я не могу доесть эту сосиску. Просто я наелся досыта. Я не привык к плотным завтракам.

– Потому вы такой тощий, – сказала мать.

– Вот, что значит жить на квартире. В гостях хорошо, а дома лучше, – сказал отец. После этого идиотского замечания в воздухе повисла нервная пауза. Потом он смущённо добавил: – Есть такая поговорка, – и, пользуясь случаем, сменил тему: – Как же вы теперь домой‑то попадёте?

Эти люди панически боялись чем‑либо не угодить Рентону. Они смотрели на него так, будто сделали что‑то противозаконное в своей жизни. Теперь понятно, почему Диана снимает в барах всяких непонятных парней. Эта пара казалась ему здоровой до неприличия. У отца волосы уже слегка поредели, а у матери были маленькие морщинки возле глаз, но со стороны они казались людьми примерно одного с ним возраста, только здоровее.

– Выломаю дверь. Она на автоматическом. Глупо, конечно. Я давно уже хотел поставить врезной. Зря я этого не сделал. У нас в подъезде домофон, но соседи по площадке меня впустят.

– Я могу помочь вам. Я сам плотник. Где вы живёте? – спросил отец. Рентон немного опешил, но потом вспомнил, что они ведутся на его враньё.

– Не беспокойтесь. Прежде чем поступить в универ, я тоже закончил ремесленное. Но всё равно спасибо за заботу, – он снова сказал правду. Это было непривычно, ведь обманывать так удобно. Правда делала его реальным, а следовательно, уязвимым.

– Я учился у Гиллсленда в «Горджи», – добавил он, и отец с удивлением поднял брови.

– Я знаю Рэлфи Гиллсленда. Чёртов педрила, – фыркнул он, и его голос стал теперь естественнее. У них появилась общая тема для разговора.

– Поэтому я оттуда и ушёл.

Рентон похолодел, когда Диана коснулась его ногой под столом. Он залпом выпил свой чай.

– Что ж, мне пора идти. Ещё раз спасибо.

– Подожди, я сейчас соберусь и провожу тебя до города.

Диана встала и вышла из комнаты, прежде чем он успел ей возразить.

Рентон предпринял робкую попытку помочь матери убрать со стола, но отец отвёл его в прихожую и усадил на кушетку. Сердце у него ушло в пятки: теперь, когда они остались одни, он наверняка скажет ему: «Я раскусил тебя, чувак». Но ничего подобного не произошло. Он заговорил о Рэлфи Гиллсленде и его брате Колине, который (Рентон поймал себя на том, что ему приятно было это услышать) покончил с собой, и других парнях, которых они оба знали по работе.

Потом они разговорились о футболе, и оказалось, что отец болеет за «Сердца». Рентон же был фанатом «Хибсов», которые в этом сезоне не очень удачно сыграли со своими местными противниками; они вообще неудачно провели этот сезон, и отец не преминул ему об этом напомнить.

– «Хибсы» неважно с нами сыграли, да?

Рентон улыбнулся, впервые обрадовавшись тому, что трахнул его дочь, по причинам, далёким от сексуальных. Как странно, подумалось ему, секс и «Хибсы» – две вещи, ничего не значившие для него, пока он торчал, теперь приобрели первостепенное значение.