Когда она ушла, он почувствовал страшное отвращение к самому себе. Он не мог сказать, чем оно было вызвано: тем, что он занимался с ней сексом, или сознанием того, что он больше не сможет этого сделать.

Но в тот же субботний вечер он услышал звонок в дверь. Рентон был на мели, и поэтому остался дома и смотрел по видаку «Брэддока 3». Он открыл дверь и увидел Диану. Она снова была накрашенной и такой же желанной, как накануне.

– Заходи, – сказал он, думая, удастся ли ему приспособиться к тюремному режиму.

Диане показалось, что пахнет травкой. Она на это надеялась.

Прогулка по «Лугам»

Все бары, это самое, забиты местными придурками и фестивальными типами, которые здесь догоняются, а потом идут на следующий спектакль. Некоторые спектакли довольно классные… но цены на билеты, это самое, кусаются.

Бегби обоссал себе джинсы…

– Обоссался, Франко? – спрашивает его Рентс, показывая на мокрое пятно на его вытертых голубых «денимах».

– Хуй тебе в рот! Это вода, блядь. Руки, на хер, мыл. Тебе этого не понять, рыжий! – Чувак терпеть не может воду, особенно, мыльную.

Дохлый высматривает тёлок… он просто помешан на девицах. В компании чуваков он типа как скучает. Может, поэтому тёлки на него ведутся; или может, наоборот. Да, наверно, наоборот. Метти тихо разговаривает с самим собой, головой качает. С Метти, это самое, что‑то не так… это не «чёрный». У него что‑то с психикой, типа как глубокая депрессия.

Рентон спорит с Бегби. Лучше бы Рентс, это самое, попридержал язык. Этот Бегби, это самое… он как бы тигр, бля. А мы обычные трусливые кошаки. Домашние кошки, типа.

– У этих ёбаных сук есть бабки. Ты постоянно пиздишь за то, что надо мочить богачей, за анархию и за всё это говно. А теперь чё, засрал? – Бегби стебётся над Рентсом, и это очень скверно и всё такое: тёмные брови над ещё более тёмными глазами и густые чёрные волосы, чуть‑чуть длиннее, чем у бритоголовых.

– Ни хера я не засрал, Франко. Просто мне не до этого. Мы классно сидим. У нас есть «спид» и «экстази». Давай просто веселиться. Может, лучше пойти в какой‑нибудь рейв‑клуб, а не шляться всю ночь по этим ёбаным «Лугам»? Они там поставили охуенный шатёр, а наверху ярмарка, бля. Кругом полно мусоров. Слишком много шума, брат.

– Я не хожу в ёбаные рейв‑клубы. Ты же сам говорил, что это для детей, бля.

– Правильно, но тогда я ещё не знал, что это такое.

– А я не желаю, на хер, знать, что это такое. Пошли прошвырнёмся по барам и заловим какого‑нибудь пидораса в параше.

– Не‑а, я в этом не участвую.

– Ёбаный ссыкун! Ты насрал себе в штаны ещё на прошлой неделе, в «Булл‑энд‑Буше».

– Не насрал я. Просто вся эта хуйня была никому не нужна, и всё.

Бегби смотрит на Рентса и, это самое, весь аж напрягается. Он наклоняется вперёд, и мне кажется, он сейчас типа как звезданёт малыша Рентса, да.

– Что‑что? Я никому на хуй не нужен, поц?

– Слы, Франко, угомонись, – говорит Дохлый.

Бегби как бы врубается, что это уже типа слишком, даже для него. Спрячь когти, кошак. Покажи всему миру свои мягкие подушечки. Это злой кот, большая злая пантера.

– Ну, наваляли мы какому‑то там Шерману Тэнку, бля. Кто он тебе такой? Этот фраер получил своё по заслугам! И потом, ты ни хера не говорил, когда мы сидели в «Барли», бля, и делили, на хуй, добычу.

– Парень умер в больнице, не приходя в сознание, он потерял до хуя крови. Это было в «Новостях»…

– Кого ты лечишь? Он жив‑здоров, сука. Никто, на хер, не пострадал.