Он пошел, насвистывая, планируя свои действия, потом начал мечтать о любви Ароны – в таких подробностях, которые заставили бы покраснеть старейших. Вначале нужно позаботиться о матери и малышах. Потом завоевать место Ароны. А после этого – и саму Арону.

Глава четвертая. Дело старейших

Тяжелые темные тучи повисли в небе, и земля дрожала под ногами. Марис, дочь Гайды, хранительница записей, часто отсутствовала, а когда была в Доме Записей, почти не разговаривала. Смотрела на стену, выходящую на Соколиный утес, ела то, что перед ней ставили, молча убирала со стола, потом опять‑таки без единого слова запиралась в комнате для записей. И спустя несколько часов выходила оттуда с Пыльными руками.

Арона должна была записывать имена чужаков, куда поместили, и она боялась, что делает это неправильно.

– Госпожа Марис, – позвала она. Потом громче: – Госпожа Марис!

Хранительница подняла голову.

– Да? – очнулась она.

Арона сунула ей в руки свою последнюю запись и ждала, дрожа.

– Посмотрю позже, – пообещала Марис, откладывая рукопись и снова глядя на запад.

Может быть, ее хозяйка больна? Арона думала поговорить с целительницей, но вместо этого поставила греть воду для мытья посуды и на травяной чай. Потом пришлось прибираться в курятнике и отнести птичий помет в компостную яму, оттуда – в огород, который всю неделю простоял заброшенным. Арона пропалывала овощи, когда через заднюю дверь вышла госпожа Марис.

– Ты не хуже меня говоришь на языке чужаков, –начала она. – Не поможешь ли Эгил, дочери Лизы, в ее новом доме?

Арона выпрямилась и бросила сорняк на груду уже выдернутых. Марис продолжала:

– И, дорогая, ты должна пользоваться окончаниями мужского рода, если знаешь, что речь идет об он‑дочери. Сможешь поправить запись, когда умоешься: Эгил не торопится.

– Госпожа, а разве разумно поселять он‑девушку отдельно? – спросила Арона. – Госпожа Нориэль очень хорошо воспитывает свою новую подмастерье и не разрешает ей жить отдельно.

Госпожа Марис поморгала своими подслеповатыми голубыми глазами.

– Но, дорогая, они другие, – возразила она. – Иди мойся.

Она снова стала хранительницей!

– Проклятая он‑девушка! – жалобно проныла Арона на своем языке, доставая ведро с водой из колодца.

– Ну, не такие уж мы плохие, – весело заметил на своем языке Эгил откуда‑то из‑за ее спины. Он перехватил у нее веревку, добавив: – Давай‑ка я.

Ведро дернулось, расплескав воду. Эгил осторожно по пожил руки ей на плечи, но сразу одернул их и пошел с ней к дому, неся ведро.

– Тебе не следует напрягать глаза над этими «проклятыми записями», – сказал он, используя негативное окончание деревенского языка в слове из своего родного языка. – Мне хочется посмотреть на твой огород.

Эти два заявления ничего не значили, но Арона почувствовала, как волоски у нее на руках встают дыбом. Она вздрогнула. Он с любопытством посмотрел на нее; она пожала плечами.

– Кто‑то прошел по моей могиле, – пробормотала она и оставила его на пороге. Не решаясь сказать, что у призрака внешность Эгила.

Марис всегда настаивала, чтобы Арона оставляла много места между словами для возможных поправок. Девушка тщательно вставила окончание «‑ид» после каждого существительного и прилагательного, которые, как она знала, относятся к мальчикам.