Сошел с тротуара на пустынную проезжую часть, посмотрел на свое окно во втором этаже. А там свет горит!
Поднялся по лестнице. На всякий случай посмотрел на номер квартиры — не ошибся ли? Да, нет… Его это номер. Здесь он жил, отсюда его брали, сюда же привозили на следственный эксперимент… И вот, на тебе!
Постеснялся совать свои ключи в скважину — вдруг кого-нибудь напугает… Нажал на кнопку звонка. А в квартире хорошо слышный детский голос: «Мама! К нам пришли!» И легкий топот бегущего ребенка.
Незнакомо залязгали чужие замки. Дверь приоткрылась сантиметров на тридцать. На длину толстой цепочки.
За цепочкой стояла молоденькая женщина в старом перекошенном байковом халате. Из-за нее выглядывали две совершенно одинаковые девочки лет пяти. Близнецы с большими синими глазами. Одеты они были тоже одинаково — бедно, нечисто и неряшливо.
«Господи… Как она их различает?..» — растерянно подумал Рафик и сказал:
— Извините… Это моя квартира…
— Что вы! — удивленно сказала женщина и улыбнулась. — Вы, наверное, что-то перепутали. Мы здесь уже три года живем. Муж эту квартиру еще в шестьдесят пятом от Балтийского морского пароходства получил…
Рафик помолчал, глядя в синие глаза близнецов. Потом решился:
— А с мужем вашим я не мог бы поговорить?
— Он в море, — привычно и быстро ответила женщина и наклонилась к близнецам: — А ну, марш отсюда! Стоят на сквозняке!..
Близнецы умчались с визгом и прыжками. Женщина отстегнула цепочку, открыла дверь шире и доверительно тихо сказала:
— Он ушел от нас. А девочкам я говорю — в море. Они ведь ждут…
— Та-а-ак… — Рафик показал на дверь соседки по лестничной площадке: — А Бронислава Казимировна вам про меня ничего не говорила? Моя фамилия — Алимханов.
— Так вы — Радик?! — испуганно спросила женщина.
— Рафик. Вообще-то я — Рифкат. Рифкат Алимханов.
— Но вы же… — она прикрыла рукой рот.
— Да. Но меня выпустили.
— Боже мой! Что же делать?.. У нас же ордер! Самый настоящий… Бронислава Казимировна рассказывала, что вас сразу после суда выписали и квартира два года просто так стояла… Бесхозная. Совершенно пустая. А потом ее нам в пароходстве дали. Можете спросить в домоуправлении…
Рафик снял рюкзак с плеча, порылся в нем и вытащил оттуда подарки для тети Фариды. Платок, расшитые меховые унты и жилетку из молодого олененка. Вложил их в руки молодой женщине:
— Вот. Возьмите. Сейчас зима. Холодно. Пригодится.
Молоденькая женщина в старом застиранном байковом халате протянула вещи обратно Рафику:
— Нет-нет! Что вы?.. Я не могу…
— Возьмите, пожалуйста, — твердо сказал Рафик.
На дальнейшие разговоры у него просто не было сил.
Он сам закрыл дверь своей бывшей квартиры, услышал, как щелкнул их замок, и стал спускаться по лестнице вниз…
«…Булонский лес, который мог бы исторгнуть у меня слезы радости, вызывает желание удрать в деревню и постараться больше не видеть Булонского леса…»
Рафик никогда не читал Жюля Ренара. Он даже не знал — кто это.
После мусульманского участка Ново-Волковского кладбища, после долгого и печального разговора с невидимой тетей Фаридой он купил самый дешевый билет до Котласа и улегся на верхнюю боковую полку душного плацкартного вагона.
О Ленинграде — о городе, где он родился и вырос, о городе, который чуть ли не еженощно счастливо снился ему в лагерных бараках, он подумал примерно так же, как и в начале прошлого столетия написал в своем «Дневнике» Жюль Ренар про Булонский лес. |