|
Короче, Хлад — никакое не таинственное и не древнее существо ночи, а вурдалак он всего на неделю дольше, чем я, — потащил статую на набережную, чтобы в Залив бросить, чтоб она не напоминала Графине, что сердце у нее разрывается от страсти к двум возлюбленным, и все такое. Но взошло солнце, и Хлад бросил статую на Эмбаркадеро, а когда они за ней вернулись, ее там больше не было, и выясняется, что Илия на свободе — он и был тот стремный вампирюга в желтых трениках, которого я видела, он еще тряс мужика с огромным котом, а теперь выслеживает меня, чтобы отомстить Графине за то, что она такая двуличная блядь.
Короче, Джеред весь такой: «Бля. Это ж пиздец как круто». А я такая: «Вы мне солгали». А Графиня такая мне: «Ага, солнышко, потому-то я тебе сейчас это и рассказываю». Что с ее стороны совершенно не обязательный сарказм. А Джеред такой: «У меня ващще Рождества лучше не бывало». А я ему такая: «А ты заткнись, наживка дли пидаров. Меня тут предали». А Графиня вся: «Ничего, переживешь. Надо проверить, как там с Уильямом». И теперь-то я вижу, что она была права, но пока мы возвращались к ним в логово, я мрачно размышляла для пущей наглядности, потому что терпеть не могу, когда меня держат за здорово живешь. Дошли до квартала Графини, а там «Скорая» и легавые повсюду, поэтому Хлад и Графиня нарываться не стали, а послали меня за 411. Вижу — мужик с огромным котом на носилках, а к нему кислород подводят. Тут я такая вся: «Пропустите меня, этот мужчина мой отец». А санитары такие: «Фиг тебе». А я вся: «Вас вообще кто вызвал?» А они такие: «Мужик из дома. Скульптор или кто-то». Тут мужик с котом такой: «Пропустите ее». И меня пропустили. Короче, я такая мимо санитаров пролетаю к мужику с огромным котом и вся такая: «Ты как?» А он такой: «Ну, башка трещит адски и, по-моему, нога сломана». А я такая: «Чем тебе помочь?» Потому что у меня же приказ Графини — добыть инфу и предложить помощь. А он такой: «О Чете позаботься, если можешь. Он на лестнице. Голодать будет». И я вся такая: «Считай, сделано». А он, короче, стаскивает с себя кислородную маску и подзывает, чтоб я наклонилась, а он мне шепотом что-то скажет, и я такая: «Что, папа?» — ну потому что санитары же смотрят. А он шепотом мне: «Пока меня не увезли, можно я твои сиськи посмотрю?» А я такая ему по ребрам ногой с размаху. Тут все санитары как с дуба рухнули и обосрались притом, пошла отсюда, орут, но они тотально чересчур как-то отреагировали, потому что я же в своих «всезвездных конверсах» была, от них синяки вообще не остаются. Короче, его в «Скорую» погрузили и дверь еще не успели закрыть, а он такой руку тянет, как утопающий к последней искре жизни, пока чернильные волны смерти его не унесли — и тут я ему сиськи засветила, просто быстро лифчик вместе с топом подняла, потому что я считаю, мы недостаточно помогаем бездомным, а мне хотелось, чтоб он помер счастливым. А кроме того, они у меня маленькие и слишком часто запросы на них не поступают. В общем, я вытащила Чета с лестницы старого логова и тащу его, как дети кошек таскают, а тут вижу — два легавых, которые раньше были, те, кто, Графиня говорила, помогли подвзорвать Илию, поэтому я такая подваливаю к латиносу и говорю: «Ну, чего и как, легавый?» А он весь такой: «Тебе домой нужно, тут тебе в такой час делать нечего, а то мы обязаны тебя в участок доставить и родителям позвонить, и хуе-мое, смотри у нас, да ты у нас, ай-я-яй и прочие фашистские догмы тебе в мрачно восхитительный радиатор». |
