Старуха сделала то, что ей надлежало сделать, и забудем об этом. Мне теперь на поклон к ней идти и просить прощения? За что? За несколько слов правды, сорвавшихся с моего языка? У меня есть основание злиться, и не одно. Ну да, люблю себя любимого, что в этом странного? Если никто больше не любит…

Я ведь испугался. Сильно испугался. Можно сказать, был на волосок от гибели… А всё из‑за чего? Из‑за того, что не ожидал подлянки от ведуньи. Из‑за того, что всегда и везде даю тем, кого встречаю на своём пути, шанс. Глупо? Согласен. Но иначе… Не умею. Даже если стараюсь быть холодно‑расчётливым, рано или поздно самого начинает воротить от такого подхода к жизни. Наверное, потому, что с детства в меня вдалбливали одну простую истину: любое существо имеет право на существование. ЛЮ‑БО‑Е. Плохое ли, хорошее – неважно. И не мне решать, когда чьё‑то такое право вступает в противоречие с правами других. Не мне. Потому что…

Всё, ты меня добила. Довольна?

«Я всего лишь хотела, чтобы ты задумался… Раз уж другим это советуешь, то сам хоть однажды попробуй…» – довольна, чувствую. Втоптала в грязь, и светится от счастья. Поганка…

Скажи, к чему ты придумала эту странную историю… Про мага, которого я должен извести?

«Просто так…» – увиливает она, и я огорчённо вздыхаю. Если Мантия решила прервать беседу, значит, настала пора помолчать. Но я чувствую: что‑то кроется за этими гипотетическими рассуждениями… Что‑то очень важное… Что‑то очень знакомое, но забытое…

Оказавшись во дворе усадьбы, я хотел было собраться с силами, чтобы высказать доктору все свои впечатления от маленькой прогулки, но вместо этого настороженно прислушался к голосам, раздававшимся из распахнутой двери. Кто это почтил Гизариуса визитом? Известия из дворца? А может, Рогар объявился? Нет, не похоже: морозный воздух мутнеет от фырканья двух лошадей, спокойно дожидающихся своих хозяев. Даже не привязаны… Впрочем, сбруя – форменная, так что вышколенные животинки принадлежат какой‑то регулярной службе… А это что за вышивка? Корона? Так они, всё‑таки, имеют отношение к…

– А вот и он сам, господа! – услышал я возглас доктора. Почему‑то интонации показались мне напряжёнными. Да что происходит?

На террасу вышли двое. Плотные фигуры, жёсткие лица. Одежда, как я и предполагал, вполне достойная солдат на службе Его Величества. То есть, с оглядкой на некий единый образец, но приведённая в соответствие со вкусом владельца. Так, например, даже мой скромный опыт позволял определить, что крепыш слева – блондин, окинувший меня презрительным взглядом человека, считающего, что знает себе цену – больше полагался на скорость реакции, потому что не был обременён доспехами. А вот второй солдат – угрюмый воин средних лет, на лице которого явственно читалось: «Как вы мне все надоели…» – щеголял курткой с нашитыми стальными лепестками – если мне не изменяет память, такой фасон особенно любят северяне, потому что приятное в нём сочетается с полезным: и тепло, и сравнительно безопасно. У каждого из воинов, за спинами которых бледным пятном мелькало лицо доктора, имелось главное. То, что позволяет мужчине думать, что он – мужчина. Оружие и умение им владеть. Или – уверенность в умении им владеть. С одной стороны, это почти одно и тоже, но… Не совсем. Тот, кто, на самом деле, хорошо умеет сражаться, никогда этим не бравирует и не выставляет напоказ свой любимый клинок. Клинок – это больше, чем орудие убийства и защиты, это…

– Сними капюшон! – коротко и ясно приказал угрюмый.