‑ Вы прекрасно понимаете, что еще полгода нам не протянуть. Прекрасно понимаете, Уинстон. Наш народ не может более страдать. И шансов у нас нет. Даже если «Манхэттен» завершится успехом ‑ нам будет только хуже. В отличие от США, Британия уязвима ‑ и Сталин отомстит именно нам. А то, что отказываться от своих целей он не будет, вы понимаете не хуже меня. Мы проиграли ‑ и нам следует это признать.

Король, словно заколдованный повторяющий «проиграли», видел, что с каждым словом лицо Черчилля мрачнеет.

‑ Поэтому, руководствуясь благом народа и интересами страны, я буду вынужден отправить ваше правительство в отставку, Уинстон. И начать переговоры с Союзом. Нам более не нужна война. Англии нужно залечить раны и пытаться жить дальше.

‑ А вы не боитесь, Ваше Величество? Вспомните, что большевики сделали с русским царем…

‑ То были другие большевики, Уинстон. Вон, Хирохито спокойно живет, Михай, Симеон и Александр Карагеоргиевич вроде как тоже. Не правят, конечно, но и расстреливать их никто не спешит. Я переживу.

Премьер поднялся из кресла и, тяжело переваливаясь, подошел к буфету. Достал початую бутылку коньяка, бокал. Налил на два пальца и залпом выпил. Повернулся к королю.

‑ Англия под большевиками перестанет быть Англией, Ваше Величество. Вы же понимаете, ‑ броня великого политика на миг дала трещину, и Георг увидел, что душу Черчилля терзает отчаяние, отчаяние большее, чем можно было себе вообразить. Но был этот миг настолько краток, что сам монарх не стал бы утверждать, что уверен в том, что увидел.

‑ Мы изменимся, это точно. Но Британия уже не та, что раньше. Мы ошиблись, когда ввязались в войну против евразийцев. Ошиблись еще раньше, позволив этому союзу состояться. И теперь имеем дело с последствиями своего выбора.

‑ Именно так, Ваше Величество, именно так.

‑ И последнее, Уинстон. Вам лучше покинуть Англию, ибо большевики наверняка потребуют вашу голову ‑ вы знаете это не хуже меня. И у меня не будет другого выбора, кроме как согласиться. А у американцев еще есть шанс выстоять. Отправляйтесь в Америку. О вашей отставке я объявлю в конце следующей недели.

Здесь, в этом скромном кабинете неприметного дома, затерявшегося среди узких улочек провинциального городка в глубине Англии, два, без всякого сомнения, великих человека признались, наконец, себе в своем проигрыше. Здесь некогда блистательная империя поняла, что от нее остался лишь призрак.

Дело оставалось за ее родственником…

2 апреля 1947 года.

Москва, Кремль.

‑ Итак, британцы капитулируют, ‑ Молотов выглядел так, словно сам не верил своим собственным словам.

‑ Не удивительно, ‑ Сталин усмехнулся. Он‑то как раз предполагал нечто подобное. С видимым наслаждением пригубив ароматного чая из высокого стакана, вождь продолжил:

‑ После того, как наши войска форсировали Суэцкий канал, это было только лишь вопросом времени. Англичане никогда не были идиотами ‑ и понять, насколько плохо их положение они вполне способны, так же как и оценить возможные последствия своего упрямства.

‑ Что ж, их капитуляция окончательно обезопасит нашу территорию от возможного удара оружием массового поражения… Пожалуй, теперь можно сосредоточиться на стратегической авиации, флоте и строительстве системы ПВО, ‑ заметил Рокоссовский. ‑ Вы полагаете, что нам все же понадобятся боевые действия непосредственно на территории Штатов? ‑ осторожно поинтересовался Ледников.

Выглядел бравый маршал не очень ‑ сказывались бессонные ночи над картами и донесениями в Генеральном Штабе. Кроме того, прибывший из далекого будущего военачальник очень близко сошелся с Шапошниковым и теперь весьма сильно переживал его смерть.

‑ Такую возможность исключать нельзя, ‑ Рокоссовский пожал плечами. ‑ Американцы эвакуируются полным ходом. В том числе и из Англии. Но вообще‑то они предлагают перемирие.