Наконец он поднялся, выровнялся и напрягся. И так остановился, чуть подрагивая, очевидно, ожидая от меня какого–то решения.

Я понимал, что таким отдельным поведением я нарушаю неписанный устав нашего сообщества, но не находил в себе ни сил, ни решимости заставить такую самобытную красоту обмякнуть и улечься обратно. Тем более что Аринка, казалось, дремала и ещё не заметила моего бескультурного вида.

А потом — не знаю, как это получилось — моя рука потянулась к голой сотруднице, ладонью осторожно — так, чтобы не разбудить — легла ей на грудь. Несколько долгих мгновений — Аринка продолжала дремать. У неё такая гладкая, такая упругая, грудь. Горячая от солнца. Я уже её поглаживаю? Палец коснулся сосочка. Тот занервничал, напрягся, стал ягодкой. Моя рука сдвинулась на живот. Медленно, круговыми движениями, стал его ласкать. Что же я делаю? Надо бы остановиться… Меж тем мой подрагивающий мужской предмет стал ещё жёстче и толще. Ох! Нельзя себя так вести. Ведь мы, хоть и не договаривались вслух и не клялись на крови, но ведь были же у нас в компании свои благородные принципы, свои табу…

А рука тем временем спустилась ещё ниже — к волосам на мягкой подушечке — тоже от солнца горячим, и — тут же — ещё ниже. Пальцы сразу опустились, погрузились в болотистую местность. Конечно, мне уже случалось касаться девушек в таких укромных уголках, но Аринка меня поразила неожиданной, обильной влажностью. Всё было мокро и скользко, даже снаружи, как будто под кудрявый островок пролился стакан яичного белка. Размазывая слизь по внутренней стороне Аринкиного бедра, я чуть слышно на него надавил. И в ответ оно тихо, послушно, отодвинулось в сторону. И только прикоснулся к другому — и оно отошло, распахнув, раскрыв Аринку настежь.

Я уже не мог сопротивляться сам себе. Ну, не железный же я. Хотя, частично — уж точно — железный. Я, наконец, решился и повернул к Аринке голову и повернулся весь. Она так и лежала, закрыв глаза, с раздвинутыми коленками, истекая любовным соком. Осторожно, как будто боясь девушку разбудить, я приподнялся, не касаясь, над ней навис, упираясь руками в песок. С меня на Аринку тоже посыпался песок. Её накрашенные голубым веки дрогнули. Она открыла глаза: — Николаев, ты что?

Есть феномен спящей красавицы. Вот уснула она, спит уже годами. Для неё уже и гроб хрустальный соорудили — лежит, как мёртвая — так пусть уже лежит там, где в таком состоянии прилично. И никакие ни колдуны, ни знахари, ни костоправы не могут её оживить, привести в нормальные чувства. И вся эта катавасия тянется до тех пор, пока не появляется смышлёный добрый молодец, который, всего один взгляд, бросивши на прекрасную покойницу, понимает, что не заговоры ей нужны, не припарки. А любовь. И обыкновенная мужская ласка.

Далее — дело техники. Добрый молодец касается эрогенных зон болезной красавицы, целует её — и все становятся свидетелями чудесного исцеления. Нет такой девушки, женщины, которую не смог бы разбудить внимательный мужчина.

Причем не обязательно сразу — трогать, целовать. «Поговори с ней» — советует другу по несчастью герой фильма Педро Альмодовара. Ему самому удаётся вывести из комы любимую девушку. Правда, цикл любовной психотерапии был выдержан по полной программе — девушка даже забеременела…

Накрашенные голубым, веки Аринки дрогнули. Она открыла глаза: — Николаев, ты что? — Аринка всегда называла меня по фамилии. Напротив её бёдер торчал мой, напряжённый до безумия, облепленный песком и меленькой галькой, член. Я почему–то и не подумал его отряхивать. И, вместо ответа, я в жгучем желании погрузил его в Аринкины хляби, в них рухнул до самых своих пределов.

Несколько минут бешеных, страстных объятий.