|
Последним она позвонила Дугласу Мартенингу, председателю Тайного совета, третейскому судье по всем процедурным вопросам, возникавшим в ходе заседаний кабинета. С Мартенингом Милли разговаривала куда более уважительно, чем с другими. Министры приходят и уходят, а председатель Тайного совета как никак являлся старшим в Оттаве государственным чиновником. Мартенинг также был известен своей замкнутостью и высокомерием, и, когда бы Милли с ним ни разговаривала, у нее создавалось впечатление, что он едва ее замечает. Сегодня, однако, он был для разнообразия разговорчив, хотя и мрачноват. – Думаю, нам предстоит долгое заседание. Возможно, и праздничный день прихватим. – Меня бы это не удивило, сэр, – согласилась Милли. Затем рискнула осторожно пошутить: – Если так и произойдет, я в любой момент могу послать за сандвичами с индейкой. Мартенинг раздраженно хмыкнул и, к ее удивлению, продолжил беседу: – Да мне вовсе не сандвичи нужны, мисс Фридмэн. А какая нибудь другая работа, чтобы время от времени побольше бывать дома. Повесив трубку, Милли задумалась, а не заразительно ли разочарование? Не хочет ли сам великий мистер Мартенинг присоединиться к веренице высокопоставленных государственных чиновников, покидающих правительственную службу ради более высокооплачиваемой работы в промышленности? Такой вопрос заставил ее вспомнить и о самой себе. Не пришло ли время и ей подумать об уходе, не настала ли пора предпринять какие то перемены, пока еще не поздно? Эти мысли не покинули ее и четыре часа спустя, когда члены комитета обороны начали собираться в офисе премьер министра на Парламентском холме. Одетая в безукоризненно сшитый серый костюм поверх белой блузки, Милли приветствовала их в приемной. Последним прибыл генерал Несбитсон, закутанный в толстый шарф и тяжелое пальто. Помогая ему раздеться, Милли поразилась нездоровому виду лысеющего грузного старика. Словно в подтверждение этого впечатления генерал зашелся в приступе кашля, прижимая к бледным губам носовой платок. Милли поспешно плеснула в стакан воды из графина и протянула его Несбитсону. Дряхлеющий воин отхлебнул, благодарно кивнув головой. Справившись с новым приступом кашля, он с трудом выдавил из себя: – Извините… Проклятый катар. Всегда донимает меня, если я остаюсь на зиму в Оттаве. Обычно я в это время уезжаю в отпуск на юг. А вот сейчас не смог вырваться – столько всего навалилось. “Ничего, в будущем году вырвешься”, – утешила его про себя Милли. – Веселого Рождества, Адриан! – к ним подошел Стюарт Коустон, как всегда сияющий дружелюбием. За его спиной появился Люсьен Перро, язвительно произнесший: – И этого вам желает тот, чьи налоги, как меч, бьют прямо в наши сердца и души! Изысканный красавец, брюнет с буйной кудрявой шевелюрой, щеточкой усов и искрящимися юмором глазами, Перро по английски говорил так же свободно, как и по французски. Временами, правда, не в данный момент, его манеры выдавали высокомерие и надменность – напоминание о высокородных феодальных предках. В свои тридцать восемь лет этот самый молодой член кабинета в действительности обладал куда большей властью, чем можно было предположить, судя по относительно второстепенному посту, который он занимал. Однако Перро сам выбрал портфель министра оборонной промышленности, и, поскольку возглавляемое им ведомство являлось одним из трех, распределявших контракты (наряду с министерствами общественных работ и транспорта), то, обеспечивая наивыгоднейшие заказы тем, кто оказывал партии финансовую поддержку, он пользовался среди партийной иерархии весьма значительным влиянием. |
