|
Она обернулась на звук его шагов и улыбнулась. Когда Маргарет попросили покинуть приемную, острая обида, что ее исключили из числа посвященных, что существуют вещи, предназначенные для ушей других, но не ее собственных, на мгновение кольнула ей сердце. В каком то смысле, подумала Маргарет, это типично для всей ее жизни – в отличие от Милли Фридмэн ей всегда ставили пределы, которые не разрешалось пересекать. Возможно, это ее собственная вина – она никогда не проявляла особого интереса к политике, но как бы то ни было, время протестовать давно упущено. Маргарет тихо произнесла: – Пришла пожелать тебе удачи, Джейми. Он приблизился к ней вплотную и поцеловал поднятое лицо. – Спасибо, дорогая. Похоже, удача нам всем не помешает. – Что, действительно все так плохо? – спросила она. – Скоро пройдут выборы, – объяснил Хауден. – И честно говоря, существует сильная вероятность, что партия может их проиграть. – Я знаю, что ты этого очень не хочешь, – сказала Маргарет, – но даже если так и произойдет, мы то с тобой все равно останемся вместе. – Порой мне кажется, что только это и помогает мне сдержаться и жить, – сказал он и серьезно добавил: – Хотя, возможно, нам осталось не так уж и долго. Русские не дадут. – Хауден чувствовал, как стремительно убегают драгоценные минуты. – Если случится так, что я потерплю поражение, тебе должно быть известно, что у нас осталось совсем мало денег. Маргарет печально подтвердила: – Я знаю. – Мне, конечно, предложат в дар деньги, может быть, даже очень большие суммы. Я решил их не принимать. Хауден засомневался, поймет ли его Маргарет. Поймет ли она, что в конце своей жизни – этого долгого многотрудного восхождения вверх от сиротского приюта до высшей в стране государственной должности – он просто не может вновь впасть в зависимость от благотворительности. Маргарет с нежностью сжала его руку. – Это не имеет никакого значения, Джейми, – в голосе ее звучало душевное волнение. – Да, я считаю позором, что премьер министры должны жить в бедности, особенно когда ты отдал все и столько сделал совершенно бескорыстно. Может быть, когда нибудь кто нибудь все это изменит, но для нас с тобой это ровно ничего не значит. На него нахлынуло чувство благодарности и любви. Есть ли предел великодушию и благородству, верности и преданности? Волнуясь, он произнес: – Есть еще кое что, о чем я давным давно должен был тебе рассказать. Хауден протянул ей пожелтевшую программу – обратной стороной с написанным от руки текстом, – которую ему отдал Бонар Дейтц. Внимательно прочитав, Маргарет сказала: – Где бы ты ни достал эту бумагу, по моему, ее нужно сейчас же сжечь. – И это тебя совсем не трогает? – удивленно спросил он. – Почему же. Но только в том смысле, что ты должен был довериться мне. – Думаю, мне было стыдно. – Это то мне понятно, – сказала Маргарет. Увидев, что Хауден колеблется, она добавила: – Чтобы тебе стало легче, могу заверить тебя, что это ничего не меняет. Я всегда верила, что тебе предназначено стать тем, кто ты есть, уготовано сделать то, что ты сделал. – Вернув ему программу, она вполголоса произнесла: – В жизни всякое случается. И каждый творит в ней не одно только добро. Сожги, Джейми. Ты давно стер это пятно своими делами. Подойдя к камину, Хауден чиркнул спичкой. Держа программу за уголок, он молча смотрел, как огонь ползет по бумаге, пока язычки пламени не начали лизать ему пальцы. Бросив ее на пол, он дождался, когда догорят остатки, и растер пепел подошвой. |
