|
Трясущимися руками Хауден вскрыл конверт. В нем оказалось два вложения. Лист писчей бумаги, на котором той же неуверенной рукой было написано заявление об отставке Харви Уоррендера. И выцветшая программа съезда с текстом их соглашения девятилетней давности на обороте. Бонар Дейтц пристально следил за выражением лица Хаудена. – Конверт лежал открытым на столе Харви, – объяснил он. – Я решил запечатать его. Подумал, что так будет лучше, Хауден медленно поднял глаза на лидера оппозиции. Лицо его судорожно дергалось. Все тело била неукротимая дрожь. Он прошептал: – Вы.., посмотрели.., что в нем было? – Я бы хотел сказать “нет”, но это было бы ложью, – ответил Бонар Дейтц. Запнувшись, он продолжал: – Да, я посмотрел. Не могу сказать, что этим поступком можно гордиться, но, боюсь, любопытство оказалось сильнее. Страх, леденящий страх холодной ладонью сжал сердце Хаудена. Потом на смену ему пришло отрешенное смирение. Значит, в конце концов этот клочок бумаги прикончил его. Его убили собственные амбиции и неосмотрительность… Мимолетная неосторожность, проявленная в те давние времена. То, что Бонар Дейтц отдал ему оригинал документа, конечно, нехитрый трюк, он, безусловно, изготовил копии. И не преминет обнародовать их, передать в газеты… В точности, как это и раньше бывало с разоблачениями других.., взятки, сомнительные чеки, тайные сделки… Пресса будет ликовать, оппоненты станут упиваться своей праведностью, а ему своей политической карьеры уже не спасти. С какой то поразительной отрешенностью Хауден спросил: – Что вы собираетесь делать? – Ничего. Где то позади них открылась и захлопнулась дверь. Они услышали звук приближавшихся шагов. Не оборачиваясь, Бонар Дейтц резко распорядился: – Мы с премьер министром хотим остаться одни. Шаги удалились, вновь послышался стук закрываемой двери. – Ничего? – переспросил Хауден. В его голосе слышалось нескрываемое недоверие. – Совсем ничего? Лидер оппозиции неторопливо проговорил, тщательно подбирая слова: – Мне сегодня пришлось крепко пошевелить мозгами. Думается, мне следовало бы воспользоваться материалами, оставленными Харви. Если мои люди каким то образом узнают, что я их утаил, они мне этого не простят. “Что верно, то верно, – подумал Хауден, – найдется множество желающих уничтожить меня, не брезгуя никакими средствами”. В нем вдруг затеплилась надежда, а вдруг исполнение смертного приговора удастся оттянуть, на любых условиях, какие бы ни выдвинул сейчас Бонар Дейтц. Дейтц почти шепотом произнес: – Но как то не представляю, чтобы я мог поступить таким образом. Не люблю копаться в грязи – сам замараешься так, что потом не отмоешься. “Ну уж я бы не стал колебаться, – подумал Хауден. – Я бы на твоем месте не упустил такого случая”. – Может быть, я и воспользовался бы тем, что попало мне в руки, если бы не одно обстоятельство. Понимаете, я и так вас одолею. – Бонар Дейтц помолчал, потом сказал со спокойной уверенностью: – Парламент и народ никогда не примут союзного акта. Вы потерпите поражение, а я одержу победу. – Так вы знаете? – Уже несколько дней. – В первый раз за все время их разговора Бонар Дейтц усмехнулся. – У вашего друга из Белого дома тоже есть своя оппозиция. В Вашингтоне произошла кое какая утечка информации. Ко мне прилетали два сенатора и конгрессмен. Они представляют тех, кому не нравится вся эта идея в целом или условия ее реализации. Наша беседа, должен вам сказать, была весьма подробной. |
