|
То, что будет здесь сказано, совершенно секретно и должно оставаться таковым до надлежащего момента даже для ваших ближайших коллег. – Джеймс Хауден сделал паузу, взглянув на официального стенографиста. – Думается, нам лучше обойтись без стенограммы. – Извините, премьер министр, – подал голос Дуглас Мартенинг, умному лицу которого толстые линзы очков в роговой оправе придавали сходство с совой. – По моему, следует протоколировать ход заседания. Это поможет впоследствии избежать разногласий по поводу того, кто и что именно сказал. Все сидевшие за овальным столом обернулись к стенографисту, который скрупулезно записывал дискуссию, касавшуюся его собственного присутствия. Мартенинг добавил: – Протокол будет засекречен, а мистеру Маккуиллэну, как вы знаете, и в прошлом доверялось немало секретов. – Это действительно так, – в ответе Джеймса Хаудена прозвучала искренняя сердечность. – Мистер Маккуиллэн наш старый и верный друг. Слегка зардевшись, объект дискуссии поднял глаза, перехватив взгляд премьер министра. – Что ж, хорошо, – согласился Хауден. – Пусть ход заседания протоколируется, однако ввиду его особой важности я должен напомнить стенографисту о законе о государственной тайне. Я полагаю, вам известно его содержание, мистер Маккуиллэн? – Да, сэр. – Стенографист добросовестно записал вопрос премьер министра и свой собственный ответ. Переводя взгляд на присутствовавших, Хауден собрался с мыслями. Готовясь вчера ночью к заседанию, он выстроил четкую последовательность шагов, которые следовало предпринять до встречи в Вашингтоне. Одна жизненно важная задача, которую было необходимо решить на самой ранней стадии, заключалась в том, чтобы убедить других членов кабинета в своей правоте. Именно поэтому в первую очередь он собрал здесь этих людей в узком кругу. Если он добьется одобрения среди них, он заручится надежной поддержкой, которая сможет оказать нужное воздействие и склонить к согласию остальных министров. Джеймс Хауден надеялся, что сидевшие перед ним пятеро коллег смогут разделить его взгляды и разберутся в возникших проблемах и альтернативах. Если же из за недостатков чьих то умов, менее острых, чем его собственный, произойдет совершенно ненужная затяжка с решением, это может привести к катастрофе. – Не может быть более никаких сомнений, – начал премьер министр, – в ближайших намерениях России. Если когда либо и существовали какие то сомнения, события последних месяцев рассеяли их полностью. Достигнутый на прошлой неделе альянс между Кремлем и Японией; предшествовавшие ему коммунистические перевороты в Индии и Египте, где установлены сателлитные режимы; наши дальнейшие уступки по Берлину; ось Москва – Пекин с ее угрозой Тихому океану; рост числа ракетных баз, нацеленных на Северную Америку, – все это приводит к одному только выводу. Советская программа мирового господства приближается к кульминационной точке – и не через пятьдесят или двадцать лет, как мы, успокаивая самих себя, некогда полагали, а уже при жизни нашего поколения, в текущем десятилетии. Естественно, Россия предпочла бы одержать победу, не прибегая к войне. Но в такой же степени очевидно, что она рискнет развязать войну, если Запад будет стоять на своем до конца, и Кремль не сможет достичь желаемых целей иными средствами. За столом прокатился сдержанный шумок вынужденного согласия. Премьер министр продолжал: – Россия в своей стратегии никогда не боялась жертв. Исторически у них человеческая жизнь ценится куда дешевле, чем у нас, и они и теперь не побоятся никаких жертв. |
