|
Хаудена. 2. Племянник X. Уоррендера (X. О'Б.) получает ТВ привилегии. 3. X. Уоррендер в кабинете Хаудена получает портфель по своему выбору (кроме иностр. дел и здравоохранения). Дж.X. может сместить X.У. только в связи с опрометчивым поступком либо скандалом. В последнем случае X.У. берет на себя всю ответственность, не впутывая Дж. X. В конце были проставлены дата – девятилетней давности – и наспех нацарапанные инициалы обоих. Харви Уоррендер тихо спросил: – Убедились? Как я и говорил – срок действия не указан. – Харви, – медленно проговорил премьер министр, – есть ли смысл взывать к твоей совести? Мы были друзьями… – На миг голова его пошла кругом. Попади одна только копия в руки одного единственного репортера – и она станет орудием казни. Никаких шансов объясниться, сманеврировать, спасти себя в политике – лишь разоблачение и позор. Ладони его вспотели. Уоррендер отрицательно покачал головой. Хауден ощущал вставшую между ними неодолимую стену. Он предпринял еще одну попытку. – Ты же получил свое. Харви. Больше, чем было обещано. Что же теперь еще? – Скажу, я скажу! – Уоррендер подался вперед и заговорил яростным, свистящим шепотом: – Дай мне остаться. Дай мне сделать что нибудь стоящее. Может быть, если мы перепишем наш закон об иммиграции и сделаем это честно – скажем вслух обо всех тех вещах, что мы творим втихомолку… Может быть, тогда у людей шевельнется совесть, и они потребуют перемен. А может быть, нам только это и нужно – изменить наши повадки? Возможно, именно перемены нам и необходимы. Но чтобы приступить к их осуществлению, мы сначала должны проявить честность. Хауден озадаченно затряс головой. – Что то я тебя не понимаю. – Тогда попробую объяснить. Вот ты сказал, что я получил свое. Думаешь, меня только это и заботит? Думаешь, если бы такое было возможно, я не вернулся бы в тот день, чтобы никогда не заключать этого нашего соглашения? А знаешь, сколько ночей напролет я мучился без сна до самого утра, проклиная самого себя и тот день, когда я пошел на сделку с тобой! – Но почему же, Харви? – Я ведь продал себя, разве нет? – голос Уоррендера звенел возбуждением. – Продал себя за миску похлебки – совсем по дешевке. С тех пор я тысячу раз пожалел, что не могу вновь очутиться на том съезде и потягаться с тобой на выборах. – Думаю, я все равно победил бы, Харви, – сочувственно произнес Хауден. На миг он ощутил прилив жалости к сидевшему напротив него человеку. “Грехи наши к нам и возвращаются в том или ином проявлении”, – мелькнула у него мысль. – Я в этом не уверен, – проговорил Уоррендер. Он поднял глаза на премьер министра. – Никогда не был до конца уверен в том, Джим, что у меня не было шансов сесть за этот стол вместо тебя. “Вот так”, – подумал Джеймс Хауден. Как раз то, что он и предполагал, но, правда, и еще кое что вдобавок. Угрызения совести плюс несостоявшиеся мечтания о триумфе и славе. Чудовищная, опасная комбинация. Устало он произнес: – А не противоречишь ли ты сам себе? Говоришь, что проклинаешь наше соглашение, но тут же настаиваешь на соблюдении его условий. – Хочу спасти все хорошее, что в нем заложено. А если позволю себя выгнать, мне конец. Поэтому так и цепляюсь. – Харви Уоррендер вынул платок и отер голову и лицо, обильно усыпанные каплями пота. Помолчав, добавил еще тише: – Иногда я думаю, что было бы лучше, если бы нас разоблачили. Мы ведь оба мошенники – и ты, и я. |
