У Хаудена была еще одна мысль, высказывать которую он, однако, не стал. Премьер министр Канады в условиях союза вполне мог обрести куда большее
влияние, нежели при полной независимости. Он мог бы стать связующим звеном, посредником, располагающим возможностью укреплять и расширять свою
власть и могущество. И в конечном итоге, если Хаудену суждено обрести такую власть, ее можно употребить на благо своей собственной страны. Самое
важное, фактически ключ к этой власти, – никогда не выпускать из рук самой последней паутинки независимости Канады.
– Мне понятна важность передислокации ракетных баз на север, – сказала Милли. – Я знаю, что вы говорили о спасении производящих продовольствие
земель от осадков. Но тогда, значит, мы действительно идем к войне, так что ли?
Нужно ли признаться ей, что лично он убежден в неизбежности войны и в необходимости готовиться к ней с целью выживания? Хауден решил, что этого
делать не следует. Это ведь тот самый вопрос, от которого публично ему придется всячески уклоняться, так почему же не попрактиковаться прямо
сейчас?
– Мы стоим перед выбором, Милли, – объяснил он ей, тщательно обдумывая слова. – И должны сделать выбор, пока это еще имеет какой то смысл.
Кстати, зная то, что мы знаем, у нас это единственный выбор. Но есть и соблазн повременить с ним, увильнуть от решения, сложить руки в надежде,
что неприятная правда как нибудь рассосется сама собой. Нет у нас на это больше времени, – в подтверждение своих слов он энергично покачал
головой.
Она осторожно спросила:
– Но ведь убедить людей будет нелегко?
На лице премьер министра промелькнула улыбка.
– Думаю, что да. Возможно, у нас здесь, в конторе, придется попотеть и посуетиться.
– В таком случае я попытаюсь навести здесь порядок. – Она ощутила, как на нее нахлынули восхищение и любовь к этому человеку, который на ее
глазах достиг столь многого, но останавливаться на этом не намеревался. Нет, это было не то прежнее чувство, сейчас оно было гораздо глубже –
она хотела оградить и защитить его. С радостной гордостью она осознавала, что нужна ему.
Джеймс Хауден почти вполголоса сказал:
– У вас здесь всегда порядок, Милли. Поверьте, для меня это очень много значит. – Он поставил чашку на стол – сигнал к окончанию передышки.
Через сорок пять минут, в течение которых у премьер министра побывали три визитера, Милли пригласила к нему в кабинет достопочтенного Харви
Уоррендера.
– Прошу садиться, пожалуйста, – холодным тоном предложил Хауден.
Министр по делам гражданства и иммиграции опустил свое длинное раздавшееся туловище в кресло перед столом. Смущенно поерзав, он обратился к
Хаудену нарочито дружелюбно:
– Слушай, Джим, если ты пригласил меня, чтобы сказать, что я тогда свалял дурака, позволь мне первому в этом признаться. Чертовски сожалею, что
так получилось.
– Поздновато немного, к несчастью, – язвительно ответил Хауден. – К тому же, если хочешь вести себя, как городской пьянчуга, то прием у генерал
губернатора для этого не лучшее место. Полагаю, тебе известно, что на следующий же день об этой истории говорила вся Оттава.
Хауден с неодобрением отметил про себя, что костюм на его собеседнике давно бы уже не мешало погладить.
Уоррендер старательно избегал встречаться глазами с раздраженным взглядом премьер министра. Он пренебрежительно отмахнулся:
– Да знаю я, знаю.
– Я имел бы полное право потребовать твоей отставки.
– Надеюсь, вы не станете делать этого, премьер министр. Искренне надеюсь на это. |