|
Она положила в чашку неизменные четыре кусочка сахара, щедро добавила сливок и осторожно поставила ее на стол перед премьер министром рядом с тарелочкой шоколадного печенья. Джеймс Хауден отодвинул папку и взял печенье. Попробовав, одобрительно заявил: – Вот это намного вкуснее, чем в прошлый раз. Хоть шоколад чувствуется. Милли улыбнулась. Будь Хауден не столь занят своими мыслями, он мог бы заметить, что в это утро она так и сияет, да и выглядит в костюме коричневого с голубой искрой твида и палево голубой блузке необыкновенно привлекательно. – А, вспоминаю. Действительно, звонил, – подтвердил премьер министр после некоторой паузы. – Какие то там неприятности с иммиграционной службой в Ванкувере. – Помолчав, добавил с явной надеждой в голосе: – Может, все уже само собой уладилось. – Боюсь, что нет, – безжалостно разочаровала его Милли. – Утром звонил мистер Ричардсон, просил вам напомнить, – она заглянула в свой блокнот. – Просил передать вам, что на Западе вопрос обсуждается весьма оживленно и что газеты на Востоке также проявляют растущий интерес. Она не стала говорить Хаудену, что, помимо этого, Брайан Ричардсон с необычной для него теплотой признался: “Вы изумительно чудесный человек, Милли. Все время об этом думаю. Очень скоро мы с вами еще потолкуем”. Джеймс Хауден вздохнул. – Похоже, мне лучше повидаться с Харви Уоррендером. Вам придется как то это устроить, Милли, попробуйте выкроить минут десять, нам, думаю, хватит. – Хорошо, – ответила Милли. – Попробую прямо сегодня утром. Прихлебывая кофе, Хауден поинтересовался: – Как у нас там, дел еще много осталось? Милли качнула головой. – Ничего такого, что не могло бы подождать. Ряд срочных вопросов я передала мистеру Праузу. – Отлично, – премьер министр кивнул в знак одобрения. – В эти ближайшие несколько недель, Милли, продолжайте в том же духе. Временами, даже сейчас, он испытывал странное ностальгическое чувство к Милли, несмотря на то что физическое желание уже давно исчезло. Иногда он спрашивал себя, как это все могло случиться.., их связь, глубина и сила его собственного чувства в то время. Конечно, сказалось одиночество, которое “заднескамеечники” неизбежно переживают в Оттаве, ощущение пустоты, когда нечем занять себя в долгие часы работы парламента. К тому же и Маргарет по большей части в Оттаве не бывала… Но все это сейчас казалось таким невероятно далеким… – Мне не хотелось бы вас беспокоить, но тут есть еще кое что. – Милли заколебалась. – Письмо из банка. Предупреждение о том, что вы превысили счет. С трудом оторвавшись от своих мыслей, Хауден мрачно заметил: – Так я и знал. Как и во время обсуждения этой же темы с Маргарет три дня назад, он поймал себя на том, что его возмущает необходимость – в такое то время! – заниматься подобными вещами. С другой стороны, он некоторым образом сам виноват. Хауден знал, что стоит ему якобы ненароком обронить только слово среди некоторых состоятельных сторонников партии и щедрых американских друзей, как ему незамедлительно широким потоком потекут денежные дары – притом без всяких с его стороны обязательств. Другие премьер министры до него так и поступали, но Хауден никак не мог принудить себя к подобному шагу, главным образом из гордости. Жизнь для него, напоминал он себе, началась с благотворительности в сиротском приюте, и сама мысль о том, что после всего достигнутого им за многие годы он вновь станет зависеть от благотворительности, казалась ему отталкивающей. |
