|
– Предложу! Что нам на прошлое оглядываться? Прошлое нам теперь не в помощь, а скорее как ядро на ноге, что вперед двигаться мешает. Но есть человек, который на себе сейчас всю страну в будущее тащит. Из тьмы из косности, из безграмотности и бескультурья. Раз уж мы на этой красоте к звездам полетим, то пусть и название в будущее смотрит! Пусть зовется «Звездолет «Иосиф Сталин»! СССР. Москва Март 1929 года Опеку профессора Федосею неожиданно пришлось прекратить. Распоряжением руководства его отозвали из Свердловска в Москву, чтоб отчитаться перед товарищем Ягодой о состоянии дел на объекте. Собственно, это даже не отчет был, а так… беседа. Генрих Григорьевич внимательно слушал, изредка перебивая Малюкова вопросами по существу – настроения сотрудников, возможности аппарата, профессорские разговоры, не говорит ли профессор о себе, о своем прошлом. Федосей, как мог, отвечал. Ягода слушал молодого чекиста о нападении белобандитов во время испытательного полета и вдруг перебил, словно тот говорил о чем-то неважном. – А что товарищ Малюков… Вот вы профессора знаете почти год… Так? – Так, товарищ Ягода. Даже чуть больше. Заместитель председателя поднялся из-за стола, жестом остановил попытавшегося подняться гостя, прошелся по кабинету. – Не показалось вам что-нибудь странным в его поведении… – Странным? Ягода кивнул, не стараясь дополнительными вопросами облегчать положение Малюкова. Федосей озадаченно посмотрел на него, незаметно вытерев о галифе вспотевшие ладони… Он понимал, что от него чего-то ждут, но не понимал пока, чего именно. Что может быть странного в гении? Все там может быть странным. От привычки застывать в задумчивости, а потом соображать, где он, до умения из нескольких разрозненных фактов делать не просто верный вывод, а выдавать конструктивное решение… Только для гения это, вероятно, норма… – Да нет… Нет. Иногда правда задумается о чем-то и потом смотрит так, словно не узнает… Он вспомнил действительно странную вещь и со смущенной усмешкой сообщил: – Крестится вот иногда по-православному… Ягода промолчал и Федосей неуверенно продолжил: – Только ведь это среди представителей умственного труда не редкость? Заработался человек и… – Ну, ну, – приободрил его Ягода. – Интересно… С минуту Федосей вспоминал еще что-нибудь примечательное, но… Видя, как чекист старается припомнить что-то еще, зампред ОГПУ махнул рукой. Хоть других дел было по горло, хоть людей катастрофически не хватало, а профессора нужно было брать в разработку всерьез. К слишком серьезным вещам оказался допущен немец. Слишком большие надежды на него возлагались. Сам Генрих Григорьевич вполне мог представить себе человека без будущего, повидал таких, но вот человека без прошлого – нет. Было у профессора прошлое. Было. Существовало. Только вот куда оно подевалось? – Ладно, товарищ Малюков… У меня к вам иное поручение. …Выйдя из здания ОГПУ, Федосей, лавируя между редкими авто и пролетками, перешел площадь и по Ильинке направился к Кремлю. Москва смотрелась, словно город будущего. Вертя головой и ловя глазами приметы грядущего, Федосей размышлял о том, что мог извлечь из их разговора товарищ Ягода. Странный разговор какой-то вышел. Чудной. Если только, конечно, не имел какого-то скрытого от молодого чекиста смысла второго, а то и третьего дна. На Красной площади он подоспел как раз к смене караула. Четким шагом часовые в длинных кавалерийских шинелях, с синими звездами на буденновках прошагали к мавзолею. Он смотрел на них, но как-то вполглаза – чувствовал, как в душе дергается какая-то заноза. Ежу понятно, что все эти вопросы задавались неспроста. |
