— Тебе говорила о них Набатия?

— Да. Это собьет с толку этих парней. Мне надо будет выехать пораньше, чтобы разведать дорогу.

— Они все равно тебя узнают — по коню, которого ни с кем не спутаешь.

— А я и не поскачу на нем.

— А на каком же?

— На твоей лошади, а ты поедешь на вороном.

Едва я это произнес, Халеф мгновенно перенесся со своей койки на край моей постели.

— Что с тобой, малыш? — спросил я встревоженно.

— Это называется перемет — с моей постели на твою, — проговорил Халеф, едва сдерживая волнение. — Ты не оговорился, сиди, я поеду на Ри?

— Я не оговорился.

— О Аллах! Я поеду на Ри! Какое счастье! Я так долго путешествовал с тобой и только два раза удостоился чести ездить на Ри. Помнишь, когда это было?

— Да, что-то такое припоминаю…

— И вот завтра — в третий раз. Ты охотно отдаешь его мне?

— Охотно, Халеф. Ты единственный, кто умеет с ним правильно обращаться.

Если бы Халеф узнал, что я собираюсь подарить ему вороного, когда мы будем расставаться, он сразу сделал бы несколько переметов — причем через тростниковую стену нашей спальни.

— Да, мой дорогой эфенди, я многому у тебя научился. Ри умнее некоторых людей, он понимает каждое слово, знак, кивок. Он благодарнее человека за всю доброту, что для него делают. Я буду заботиться о нем, как о друге и брате.

— Абсолютно в этом уверен.

— Сколько мне сидеть в твоем седле, час?

— Намного дольше. Может, целый день, а может, еще больше.

— Как, о властелин моей души?! Сердце сейчас выскочит у меня из груди. Я всего лишь маленький глупый бени-араб, а ты достойнейший из достойнейших. Ты должен позволить мне прикоснуться губами к твоим губам, что передали такое доброе известие. Если я тебя не поцелую, то рассыплюсь от огорчения.

— Не надо рассыпаться, Халеф. Ты не рассыплешься, даже если съешь все мои зубные щетки, порошок и спички.

— Да, не рассыплюсь, но поцарапаюсь изнутри! — засмеялся он.

И я почувствовал его бороду: шесть волосинок справа и семь слева, которые ткнулись в мои усы. Его уважение ко мне было так велико, что он не отважился сам поцеловать меня. Я же крепко прижал к себе этого бравого парня и смачно поцеловал его в щеку, после чего он встал рядом с моей кроватью ни жив ни мертв от благоговения. А я спросил его:

— Ну что, Халеф, продолжим наш разговор?

— О, сиди, — сказал он, — знаешь, что ты сделал? Ты поцеловал меня!

Потом я услышал шаги и то, как он копается в своих вещах.

— Что ты там делаешь?

— Ничего. Завтра увидишь.

Прошло еще какое-то время, и он уселся на своей кровати.

— Сиди, целый день мне ехать на твоей лошади? Почему так долго? Тебя не будет с нами?

— Не могу пока ответить на твой вопрос, потому как ничего не знаю сам. Постараюсь максимально изменить внешность, а там уж…

— Тебя все равно узнают.

— Сомневаюсь, ведь аладжи меня никогда не видели. Им меня только описывали.

— Тогда действительно, может, ты их и обхитришь. А не может так статься, что они сами приедут в Остромджу?

— Маловероятно.

— Почему нет? Думаешь, им здесь будет неспокойно?

— Нет, наоборот, как мне их описывали, они сами собираются нагнать страху на местное население. И нас собираются подкараулить где-нибудь в глухой местности. Поэтому я не стану брать с собой оружие, а оставлю его вам.