Я приветливо посмотрел на них.
— Господин, — промолвил хозяин постоялого двора, — я не чаял, что скоро увижусь с тобой. Прости, что мы помешали тебе отдохнуть, но мне надо сообщить тебе кое-что важное. Речь идет о вашей жизни.
— Опять одно и то же! Надеюсь, все не так плохо, как ты полагаешь.
— Плохо было бы, если бы я не успел тебя предупредить. Оба аладжи уже побывали у моего брата.
— Ого! Когда?
— На рассвете, — ответил корзинщик, которому я адресовал вопрос. — Мы очень рано проснулись, мы были до того рады твоим подаркам, что не могли спать. Даже дети поднялись с постели. Я спустился к реке, чтобы посмотреть, поймалась ли за ночь рыба. Когда я вернулся, перед дверью застыли два всадника на пегих лошадях. Они разговаривали с детьми. Мой отец все еще лежал. Увидев меня, они спросили, не видел ли я вчера четверых проезжавших здесь всадников, один из которых носил тюрбан шерифа и цветные очки, а среди их лошадей был черный арабский скакун.
— Что ты ответил? — воскликнул я, застыв от напряжения.
— Я сразу подумал, что это аладжи, о которых мы говорили, и утаил от них правду.
— Гм! Для тебя это может плохо кончиться.
— Ты полагаешь?
— Твои дети наверняка уже все им рассказали.
— Так оно и было, разумеется. Они ударили меня плетьми и пригрозили, что убьют, если я не скажу им правду.
— Так, значит, ты рассказал им правду.
— А откуда ты знаешь, что я это сделал?
— Я вижу это по твоему неуверенному взгляду. Ты боишься, что сделал ошибку, и оттого у тебя так неспокойно на душе.
— Эфенди, твой взгляд не обманывает тебя. Пожалуй, я мог бы вынести их удары, но тогда они, наверное, жестоко обошлись бы с отцом и детьми. А раз дети уже разболтали все, я признался, что ты был здесь.
— А больше ты ничего не сказал?
— Я хотел сказать только это, ну да они уже расспросили детей и узнали от них, что вы высыпали им два сапога подарков и дали отцу деньги и что я поведу вас сегодня в Ташкей, где уже побывал со злыми людьми.
— Конечно, ты признался во всем этом.
— Да, я не мог иначе. Прости меня.
— Я не могу на тебя сердиться. Мне самому надо было помалкивать об этом при детях. У разбойников есть ружья?
— Да, а выглядят они так, будто их крепко вздули. Верхняя губа у одного была заклеена пластырем, а нос был цвета сливы.
— Это Бибар. Я рассек ему ударом губу. Но у него же была борода?
— Он ее отрезал, чтобы залепить пластырем рану. Мой брат знает об этом. Он даже не проронил ни слова. Говорил другой. Этот так плохо держался в седле, словно сломал поясницу.
— Я швырнул его о дерево; он это попомнит. Что они потом сделали?
— Несколько раз стукнули меня и ускакали в Радовиш.
— Не верю я в это. Я думаю, что они поехали в лес, через который ты нас поведешь. Они там на нас нападут. Не сомневаюсь, они знают местность.
— Ты прав, эфенди. Я тоже подумал об этом и проследил за ними. Вскоре они и впрямь повернули направо, в горы.
— Теперь они спрячутся там и будут нас ждать. Прежде всего мне надо знать, что именно ты им рассказал. Итак, ты признался, что я в Радовише; ты вспомнил и про мою больную ногу, и что я собираюсь, возможно, остаться в Радовише?
— Нет, об этом ни слова.
— Тогда они ждут, что мы поедем сегодня. Они не спрашивали, когда мы хотим отправиться?
— Да, и я сказал, что еще не знаю об этом. Тогда они поклялись, что убьют меня и сожгут мою хижину, если я их выдам. |