— Фу! — скомандовал я, словно бы сердито.

Пёс нехотя выпустил из пасти голень.

— Вот видите, товарищи понятые. И снова служебно-розыскная собака указала на гражданина Чудинова. Не просто указала, а прямо-таки схватила негодяя…

— Не выйдет у тебя, Морозов! — шипел Чудинов, поднимаясь и припадая на покусанную ногу. — Ты хочешь сказать, что сегодняшнюю девку я убил? Ха! Да я в камере был в это время!

— А я не говорил, что потерпевшая девушка, — холодным взглядом сверлил я взглядом урку. — Как ты узнал? Впрочем, неважно… — я повернулся к Кулебякину, следователю и другим сотрудникам. — Сегодня ночью была убита журналистка. Замечательная девушка… Хороший человек. Внимание, вопрос, коллеги! Как же Чудинов это провернул, сидя в камере?

Я показательно обвёл взглядом всех собравшихся — и все поёжились, как от ожога. Стояли с раскрытыми ртами и молчали. Лишь шеф повел плечами и неуверенно пробормотал:

— Ну… не он это, получается… Да?

Я ждал кульминации этой сцены. У меня ныли руки, которые до смерти хотелось сжать в кулаки. Ныло что-то невидимое в груди. Пора.

— Женя, — я перевел хмурый взгляд на сержантика, и тот дёрнул плечом. — Ты чего молчишь? Твои предположения? Ты в первую очередь заинтересован, чтобы Чудинов не вышел. Он ведь тебе угрожал. Подговорил дружка, который сидел в соседней камере, чтобы швырнуть кирпич в окно твоей квартиры. Наверняка ведь угрожал и мать порешить. А теперь он действительно может выйти, Женя… Это разве хорошо будет и справедливо? Он столько невинных людей загубил, Женя. И они могут быть на твоей совести, все эти люди. И Ася… Помнишь Асю, она погибла сегодня ночью. Помнишь, она приходила к нам в отдел, писала статью. Как так получилось, Юсупов? Почему она умерла, Жень?.. Расскажи всем. Хоть раз, твою мать, будь смелым.

— Это я… — еле слышно выдавил из себя сержант, а присутствующие ахнули, но никто не смел прерывать наш диалог.

— Что? Женя, громче… Смелее…!

— Это я его выпустил, — не смея поднимать взгляда, проговорил постовой КПЗ. — Он меня заставил. Я боялся за мать. Простите…

— Ах ты сука! — вскрикнул Чудинов. — Хана твоей мамаше!

Я снова сделал незаметный жест Мухтару, и тот в один прыжок очутился возле арестованного. Повалил его и прокатал по земле. Оттаскивать пса я не торопился. Хотелось самому, конечно, отпинать урода, но при понятых нельзя. А тут пёс. Вроде как, сорвался, так он же зверь лохматый, чего с него взять.

— Не любит у меня ругательств служебная собака, — кивнул я понятым и оттащил Мухтара от покусанного урки. — Не кричите громко, товарищи, во избежание казусов. И вообще, вы можете быть свободны.

Понятые мне нужны были лишь для антуража, чтобы воздействовать психологически — не на Черепанова, который и так еле стоял, и не на Чудинова, которому такие фокусы — как укус комара. А на сержанта Юсупова, на Женю. Ведь никакими протоколами такой мой следственный эксперимент не зафиксируешь. Не предусмотрено законодательством пока, но простой сержант этого не знал.

Едва я скомандовал, понятых как ветром сдуло.

— Сдай пистолет и удостоверение, — подошел я к Юсупову.

— Чт…о теперь со мной будет? — пустил тот слезу, передавая мне ПМ и ксиву.

Но мне его было совсем не жаль.

— Сотрудничай со следствием, — я кивнул на прокурорского, — скажешь, что на тебя давил Чудинов, угрожал жизнью и здоровьем твоей матери. Дадут пятеру, за хорошее поведение через три года выйдешь.