Она, несмотря на все свое мастерство, не смогла спасти его птицу. Сердце у нее болело за него, но она не могла ничего сделать, только незаметно отошла и предоставила его горю.

С соколами дело обстояло по‑другому. Пира обнаружила, что может утешить их, особенно самок, но и самцов тоже – по крайней мере, временно. Она посвящала им много времени и, даже когда спала, прижимала к себе раненую птицу.

Так много жертв, подумала она. Но ни она сама, ни сидящий с ней рядом офицер не могли отрицать, что эти жертвы необходимы. Морская Крепость, Верхний Холлек, весь мир зависят теперь от их силы.

Пира на мгновение закрыла глаза. Долина Морской Крепости создана для мира, для жизни и радости, и нужно все это сохранить…

– Это хорошая земля, – сказала она после недолгого молчания. – Она прекрасна сама по себе, и люди ее так хороши, как я только могла представить или пожелать.

Холод заполнил ее душу. Скоро большинство этих людей ожидает смерть, а остальных – рабство.

– Мы должны выиграть эту войну, Горный Сокол, – сказала она решительно.

И сокольничего коснулась та же мысль и тот же страх.

– Мы ее выиграем. Здесь или в другом месте, но мы победим. То, что не смог сделать Ализон, не смогут и эти проклятые чужаки.

Отчасти, чтобы скрыть свои чувства, отчасти, чтобы преодолеть их, наемник распрямился и начал вставать.

Но с болезненным стоном опустился на место: резкая боль в мышцах мешала неожиданным движениям.

Пира в тревоге посмотрела на него, потом поняла причину неприятностей.

– У тебя затекло тело? – озабоченно спросила она.

Тарлах обрел способность говорить.

– Надо справиться с этим до того, как завтра утром поднимусь на стену, – сказал он, почти не разжимая губ.

– Если не сможешь, тебе нельзя стоять в боевом строю. Ты не сможешь сражаться, если даже встать не можешь.

Она не пыталась помочь ему. Такую помощь он принял бы от товарищей и, может быть, от госпожи Уны, но она знала, что от нее он поддержку не примет.

Капитан справился с собой. Лицо его оставалось напряженным, и ему пришлось прислониться к стене, вставая, но он знал, что тело его больше не предаст. Он не допустит этого.

– Я буду готов. За это не опасайся.

21

На следующее утро Горный Сокол собирался выйти из комнаты, когда в нее вошел Бреннан.

Тарлах заметил, как смотрит на него лейтенант, и нахмурился.

– Пира мне не поверила?

– Она хорошо знает, что в таких делах нельзя доверять сокольничим, мой друг. Мы стараемся выдержать слишком многое. Как ты себя чувствуешь?

– Достаточно хорошо, чтобы отомстить за свою боль врагам.

Тарлах заметил легкую красную линию на шее товарища. Она проходила от самого уха за высоким воротником. Словно острие меча или конец копья – Тарлаху казалось, что справедливо последнее, – оцарапали кожу.

– Я вижу, ты сам едва избежал раны. На этот раз было близко.

– Мне было бы очень неприятно, если бы острие оказалось чуть ближе, – признался Бреннан.

Тарлах заметил белое пятно. Левая рука лейтенанта вся в толстой повязке. Так целительница не перевязывает легкие раны, и улыбка тут же сползла с лица командира.

– Что с тобой случилось?

– Напоролся на меч, – лаконично ответил Бреннан. – Ничего страшного. Придется некоторое время держать в левой руке только щит, вот и все.

– Поэтому вчера вечером Уна выполняла мою работу вместо тебя?

Бреннан пожал плечами.

– Бывают раны и посерьезней.