Он поцеловал ее.

А она поцеловала его. В том было виновато замешательство и смущение, которые она испытывала, какое-то пугающее ее ощущение своего тела и совершенно нежелательные воспоминания о великолепном, почти обнаженном мужском теле. Тогда ее охватывали жар и гнев. И стучавшая в висках кровь заставляла забывать об окружающем ее мире. Это была не она. В ней не оставалось ничего от рассудительной нормальной женщины.

Она целовала его, ее руки тянулись к его плечам, губы раскрывались от прикосновения его губ.

К ней снова и снова возвращалось то острое возбуждающее ощущение от неторопливых ласк его языка. Она чувствовала на щеке его теплое дыхание. И легкие прикосновения пальцев к ее шее и плечам.

Она помнила магию этих прикосновений, когда его губы ласкали и другие потаенные ее местечки, а его сильное мускулистое тело прижимало ее к тюфяку на постели в той гостинице.

Она откинула голову и настороженно посмотрела ему в глаза. Синие глаза, которые, затуманившись, ответили ей глубоким взглядом. Постепенно его взгляд прояснился, и в нем блеснула та насмешка, которую она с самого начала ожидала там увидеть.

– Вы что-то забыли, - тихо сказал он с теми же чувственными нотками в голосе, не сводя глаз с ее губ. - Прошло уже десять секунд, и я подумал, что вы забыли.

– Забыла?

– Что вы обещали дать мне пощечину, если я снова попытаюсь поцеловать вас, - напомнил он. - Нет. - Он взял ее за запястья. - Боюсь, это уже не имеет значения. Это просто причинило бы мне лишнюю боль. Это должно быть сделано в течение десяти секунд. Таково одно из неписаных правил.

– Отпустите меня, - неуверенно попросила она.

– И я думаю, что подтвердил свое мнение, - сказал он. - Поцелуи и насилие, увы, не одно и то же. Это был очень приятный поцелуй для нас обоих, не правда ли? И мы оба сидим на этом табурете, полностью одетые, и оба храним свою добродетель. К великому сожалению, это так, Диана Ингрэм. - Он потерся носом о ее нос. - Я-то надеялся, что вы докажете, что здесь я ошибаюсь.

– Отпустите меня.

Я вас не удерживаю. - В его глазах блеснули опасные огоньки. - Ради справедливости должен сказать, что меня нельзя обвинить в том, что я оттолкнул вас, Диана, хотя вам очень нравилось так сидеть. Но я не удерживаю вас.

Она освободила руки, которые он охотно отпустил, отодвинулась от него и встала, не спуская с него глаз.

– Вы подлец, - сказала она, - вы используете людей. Вы используете женщин. Вы распутник и повеса. Чувства женщин ничего для вас не значат, если вы уже получили свое удовольствие. Вы знаете, что вы мне совершенно не нужны. И все-таки настойчиво заманиваете меня в ситуации, подобные вот этой.

– Ситуации ничего бы не значили, если бы я был вам не нужен, Диана. Вы неискренни сами с собой. Какое удовольствие получили бы мы вместе, моя дорогая, если бы вы избавились от вашего пуританского представления о сексуальном наслаждении как о чем-то безнравственном.

– Это безнравственно, если нет любви и обязательств. А мы с вами даже не притворяемся, что любим друг друга. Вы предлагаете пустоту, и сердечную боль, и бесконечные поиски наслаждений, чтобы заполнить эту пустоту. Вы искушаете меня, милорд, - о да, я была бы не из плоти и крови, если бы не испытывала искушений. Но я выдержу испытание. Я сознательно никогда не сделаю свою жизнь бессмысленной. Всего лишь ради удовольствия. И ради вас. Это был бы неравный обмен.

Уголок его губ скривился в насмешливой улыбке, но он ничего не ответил.

– Извините меня, - сказала она. - Мы порепетируем в другой раз.

Он заговорил, когда она была уже на пороге и собиралась закрыть за собой дверь.