Через несколько дней они достигли пересеченной местности, где высокие холмы и глубоко врезанные бухты загораживали проход вдоль побережья. Дорога снова повернула в глубь суши. Появились многочисленные ямы и выбоины, замедлявшие движение путников. Прошло еще две недели, прежде чем они достигли подножия гор, и лето было уже в самом разгаре. Наступило самое благоприятное время для горных походов, но поскольку они не собирались идти по наезженным тропам, то нужда в лошадях отпала. Они продали животных в небольшом селении, памятном Элофу по предыдущим скитаниям, и купили вдоволь еды. Однако Элоф придержал несколько монет и сторговался с местным кузнецом на небольшую толику металла и возможность попользоваться кузницей. Он взял два крепких посоха и оснастил их металлическими шипами и тяжелыми изогнутыми крючьями, сработанными с таким мастерством, что кузнец заподозрил, будто его хотят опозорить перед соседями, и убедился в обратном лишь после того, как Керморван приставил меч к его горлу.

— По крайней мере, мой бывший мастер научил меня ходить по горам, — заметил Элоф. — Эти орудия могут спасти нам жизнь на крутых склонах.

Керморван изогнул бровь.

— Тогда постараемся поскорее проверить их в действии. В любом случае здесь ночевать небезопасно.

В ту ночь они остановились в небольшом лесу в одной-двух лигах от деревни. Но еще до захода луны их разбудило громкое пыхтение и царапанье по импровизированной крыше из еловых веток. Они поспешно вскочили и нос к носу столкнулись с огромным медведем. Животное отпрянуло назад, потревоженное громкими криками, поэтому они успели обнажить мечи. Гневно зарычав, медведь поднялся на задние лапы и угрожающе взмахнул передними. Керморван нагнулся к своему мешку и быстро вытащил кольчугу, расправив ее наподобие сети, чтобы запутать когти зверя. Но, увидев, что люди не собираются отступать, медведь с хриплым фырканьем опустился на все четыре лапы и убежал в чащу, ломая ветки. Керморван передернул плечами.

— До сих пор я считал, что в лесу нам ничто не угрожает. Большинство животных обходит спящих людей стороной или не обращает на них внимания.

— В самом деле, — согласился Элоф. — Мелкие медведи иногда впадают в ярость, но огромные звери, зимующие в пещерах и берлогах, редко едят мясо, даже падаль. Что сделало его таким агрессивным?

— Медведи — непредсказуемые животные, — со вздохом ответил Керморван. — Что ж, устроимся на ночлег, но будем поочередно нести стражу. Я постою первым, до захода луны.

Элоф кивнул, но промолчал. Поведение медведя показалось ему странным, тревожным симптомом скрытого недуга, поразившего лес. Он завернулся в холодный, сырой плащ и попытался уснуть. Но в следующие дни, пока они постепенно поднимались по лесистым склонам, болезнь то и дело напоминала о себе высохшими деревьями, зловеще фосфоресцирующими грибами на гнилых пнях, обширными зарослями ядовитого плюща, выглядывавшими чуть ли не из-за каждого поворота. Паразитные лианы цеплялись за одежду путников длинными побегами, колючки впивались в тело, мошкара роилась над головой, не давая покоя. Помехи были незначительными, но странным образом сочетались с поведением животных. Не раз путешественникам приходилось останавливаться, когда бронзовые лесные гадюки неожиданно атаковали их вместо того, чтобы побыстрее убраться с дороги. Керморван, вскинувший голову на необычный звук, раздавшийся в темной древесной кроне, едва не потерял глаз из-за огромной ушастой совы, спикировавшей на него. Ему с трудом удалось отбиться. В полуденную жару мошка и оводы жужжали в косых солнечных лучах; ближе к вечеру вокруг них звенящим облаком клубились комары. Все это было вполне обычным для леса, но не в таких количествах.