Павел Матвеевич стянул с себя вязанную шапочку, бросил на стол. Возбужденно взъерошил волосы. Он и сам еще не понимал причины своего волнения, но что-то маячило на горизонте что-то, может быть, очень важное, и он чувствовал, что спешить не следует, дабы важное это не спугнуть, как того же крокодила.

- Так что у нас там с подвалом, дед? - он взглянул в серенькие глаза станционного смотрителя.

- Да ничего. Все в образцово-показательном!

- Ты, дед, на нас не злись, сам видел, какая каша тут бурлила. Когда было разбираться, кто свой, кто чужой.

- Могли бы и разобраться! По-человечески!

- Вот я и пытаюсь. А ты помоги.

- Так я же не отказываюсь. Только все равно не поверите.

- Во что не поверим? В штольню пуритов? Так это действительно бред. А вот подвал... С подвалом - сложнее. Откуда там взяться аллигаторам?

- Вот и я у спрашиваю, откуда? - старичок хитро прищурился. - Либо сами догадаетесь, либо и толковать больше не о чем. Вы же меня чокнутым объявите и к стенке следом за Радеком и Митькой поставите.

- Не поставим, слово даю! Мы ведь уже поняли, кто есть кто.

- Поняли они, как же!..

- Так откуда аллигаторы, дед?

- Я уже сказал, с суши. Они на бережку обычно греются, под солнышком. А за добычей в воду ползут.

- Так... И где же твоя суша располагается? - Павел Матвеевич неожиданно ощутил, что начинает обильно потеть. Голова становилась мокрой, словно его сунули в парильное отделение.

- Это уж я не знаю, но только где-то, верно, есть. Может, даже совсем близко. Пуриты считали, что под водой.

- Во, дают! - фыркнул Мацис. - Какая ж там под водой суша? Там - дно!

- Вот и я им про это говорил: дно, мол, там. А они мне объяснили, что со спутников землю тридцать три раза успели просветить насквозь. Потому и рванули из космоса назад. Нет ведь там никого. Молчат станции. Потому как рассмотрели, где и что. Поезда, мол, поездами, а суша - сушей.

- Ничего не понимаю! - честно признался Мацис. Полковник задумчиво продолжал глядеть на "языка".

Застучали шаги, дверь распахнулась. Майор Рушников, отряхивая с капюшона воду, сумрачно доложил:

- Трупы убрали и, кажется, вовремя. Литерный на подходе. Просили передать поздравления. Все довольнехоньки!

- У них есть на это причины.

Майор подсел к Мацису, устало разбросал по спинке дивана руки.

- Сказали, что хотели бы остановиться минут на десять-пятнадцать. Что-то там у них с буксами. Обещали управиться побыстрее.

Полковник взглянул на смотрителя.

- Как тут у тебя с остановками? Держат еще опоры?

- Покуда держали. Один-то состав - еще не страшно.

- Вот и ладушки! - полковник вздохнул. - Тогда вернемся к нашим баранам...

- Каким еще баранам? - с подозрением спросил Рушников.

- То бишь, аллигаторам. У нас тут, майор, интереснейшая темочка проклюнулась! Можешь поучаствовать в беседе. Если, конечно, есть желание...

***

- Почему вы пьете? - Мальвина смотрела на него в упор. Нет, правда, - почему?

Простой детский вопрос, ответить на который вряд ли представлялось возможным. Детские вопросы вообще ставят в тупик. Ибо от частокола взрослых условностей возвращают к главному. А потому особенно тяжело было глядеть девчушке в глаза. Так и видился он вчерашний - багроволицый, слюнявый, с косящими зрачками, блудливыми ручищами. Ей бы, по логике вещей, презирать его, а она сидит рядом, пробует разобраться в чужих бедах. Золотой ребенок! Или, может быть, одинокий? Зачем ей та же собачка? Давно известно, удел всех женщин-одиночек заводить домашнюю живность. Кошечка вместо ребенка, собачка вместо друга. Домашнее животное, домашний приятель.